Галина Чередий - Подмена

— Знаешь, я, похоже, поторопился, заявив, что с той чокнутой упертой женщиной, устроившей весь этот беспорядок, ты не в родстве! — наконец желчно заявил он, и меня с головой накрыло мягкой тканью, появившейся ниоткуда. — Ты точно ее дочь, если уж не кровная, то духовная. И это чудным образом может оказаться даже весьма полезным.

Когда я сдернула с головы пушистое белое покрывало и встала, Алево уже опять сидел, развалившись в своем кресле.

Мужчина склонил голову набок и снова цепко уставился на меня, но теперь уже совершенно по-другому, нежели раньше, и я ощутила невольное смущение и потребность завернуться в ткань плотнее. Чем тут же вызвала его усмешку, прозрачно намекающую, что эту смехотворную защиту он может отобрать в любой момент с такой же легкостью, как и дал.

— Чувствуешь себя как-то по-особенному? — недобро улыбнувшись, спросил он.

— Ты… ты пялишься на меня, — признала я очевидное.

— Точно, — с нескрываемым довольством подтвердил Алево. — И это то, к чему тебе стоит привыкнуть и выработать иммунитет. Большую часть времени ты будешь проводить среди таких, как я — асраи. А мы, если судить теми категориями, к которым ты привычна, чрезвычайно развратны, озабочены, неразборчивы и ненасытны. Это касается всего. Власти, богатства и в первую очередь секса. Плюс к этому, мы еще почти всегда лжем, обожаем манипулировать чужим сознанием и чувствами не только с корыстной целью, но просто так, из скуки или в силу пресыщенности. Нам абсолютно чужды принципы обычной для тебя морали, и все, что ты привыкла считать пороками, для нас является едва ли не достоинствами. Но Грегордиан не такой, как мы. В чем-то он более дикий и абсолютно необузданный, но испорченность моего племени ему всегда была в тягость, хотя существовать среди нас он и был вынужден постоянно.

— Зачем ты говоришь это? Мне нужно пожалеть его, бедняжку? — насторожилась и ощетинилась я.

— Нет, голем. Жалость будет фатальной ошибкой. И о моих возможных мотивах мы поговорим много позже. Или никогда. Но пока я хочу, чтобы до тебя кое- что дошло. Если ты планируешь выжить, то у тебя для этого есть лишь одна возможность. Сделать так, чтобы Грегордиан вернул тебя в свою постель, тем более, как бы ты сейчас не злилась и не пыталась солгать мне, ты сама этого желаешь до безумия. — Я открыла рот возразить, но Алево заткнул меня резким жестом. — И запомни еще одну вещь. Ты не можешь доверять никому из асраи. Никому и никогда.

— Даже тебе?

— Мне тем более! — цинично ухмыльнулся блондин. — Грегордиан — единственный твой возможный покровитель, надежда и защитник.

— Тоже мне защитник! — пробурчала я. — Только и смотри, чтобы не искалечил или не свернул шею.

— Другого у тебя нет и не будет. И если поддашься чьей-то иллюзии, потеряешь и его. А теперь просто ложись и спи. Завтра мы должны достигнуть границы болот, и не хочу, чтобы ты опять тормозила нас и ныла об усталости.

Мужчина указал на постель из целого вороха подушек и шелковых покрывал, и я, подойдя к ней, покосилась на него, желая знать, где намерен лечь он.

— О, не льсти себе! — похабно фыркнул Алево, перехватив мой взгляд. — Я, конечно, с удовольствием поимел бы тебя при других обстоятельствах, но не сейчас, когда это может обойтись так дорого. Опасность щекочет мне нервы и возбуждает, но не настолько.

Он развернулся и вышел из палатки или, правильнее будет назвать, шатра, и лившийся отовсюду свет погас.

— Это вам всем стоило бы настройки самомнения обновить, — тихо огрызнулась я, забираясь в груду мягкого текстиля, но, видимо, слух у Алево был отменный, потому как до меня донесся его смех, больше похожий на пробирающий до костей сквозняк.

Заснуть после всего, несмотря на усталость, мне представлялось невозможным. Слишком много событий, переживаний, информации для осмысления. Да и к тому же как я могу быть уверена в собственной безопасности? Разве ткань шатра может защитить меня от множества опасностей этого пугающего мира — двуногих и не только? Но, прислушавшись, я вдруг осознала, что ни единый столь пугающий меня звук живого и кишащего угрозой леса не доносится снаружи. Ничьих голосов я тоже не слышала. Выскользнув из постели в полной непроглядной темноте, я осторожно пошла вперед, выставив перед собой руки. Но сколько бы ни кралась, достигнуть тканевого полога так и не получилось. Вместо этого я опять наткнулась ногами на ворох подушек и покрывал, куда и рухнула. Ну, а что я хотела? Что бы меня и правда оставили в палатке, откуда выбраться раз плюнуть? Хотя, что мне делать снаружи, я тоже не представляла. Вытянувшись, я позволила себе расслабиться физически, но только. Мысли же напоминали бесконечно кружащую карусель. Другой незнакомый мир, мое происхождение, которое я отказывалась принять или, точнее, смириться, Григорий с его метаморфозами, страх и загадки, наплодившиеся в голове от туманных разъяснений Алево… Но в какой-то момент мой разум, видимо, настолько устал, что сохранять сознание стало невозможным.

Сон мой был наверняка навеян словами Алево. Я видела себя снова сидящей на сплошном ковре из лазурных мелких цветов, что так восхитили меня. Шелковистые крохотные лепестки увеличивались и вытягивались на глазах, завораживая невозможной интенсивностью цвета. Не сдержавшись, я провела рукой по этой растительной роскоши и тут же отдернула ее, ощутив острую боль. Вся моя ладонь была покрыта сотнями маленьких, но глубоких порезов, а края лепестков обратились в бритвенно-острые лезвия. Моя кровь капала на великолепные растения и тут же исчезала, как будто те жадно поглощали ее, вызывая у меня приступ ужаса и отвращения. Все вокруг стало угрожающим, мрачным и хищным, даже лучи солнечного света, проникавшие сквозь яркую зелень крон, как вдруг померещилось, только и ждали возможности ранить и обжечь. Весь мир удивительных красок и буйства жизни, который я так часто видела в своих завораживающих снах дома, обратился средоточием угрозы, и его красота больше не восхищала, а ужасала таящейся за ней опасностью.

А потом появился зверь. Огромный и поистине жуткий внешне он вдруг как будто перенастроил всю полярность злобного совершенства вокруг, делая его снова лишь тем, что виделось, и ничем более. Он закружил около меня, нисколько не пугая, а давая впитать, насладиться своей устрашающей красотой. Его шерсть была цвета непередаваемой глубочайшей черноты, такой, что, казалось, алчно поглощает падающий на нее свет, ничего не возвращая ни единым отблеском, и лишь многочисленные белесые росчерки старых шрамов, рисунок и расположение которых были мне знакомы до боли, разбавляли ее. Очень короткая и гладкая, она не скрывала ни единого бугрящегося при плавном движении мускула зверя. Его окружала мощная аура силы, не только видимой, но и незримо вибрирующей прямо под кожей. Той силы, что могла и постоянно желала вырваться наружу, сокрушая все вокруг, но мне не было страшно.