Галина Чередий - Подмена

— Это ты не смеешь проявлять неповиновение и подрывать авторитет Грегордиана перед посторонними! — В мозг словно сотни игл вогнали и стали проворачивать в произвольном режиме. — И если продолжишь так поступать, я буду первым, кто станет добиваться твоего смирения любыми средствами, которые превратят тебя в руины. Если ты так плохо понимаешь намеки, то прямо скажу. Пока ты интересна деспоту и угождаешь ему — ты жива, и неудобства сведены к минимуму. В противном случае…

За последние сутки у меня прямо передоз всяких угроз. Но Алево нельзя было игнорировать. Об этом вещал буквально весь эфир вокруг нас, и я решила принять долбаные правила. Пока так, потом посмотрим.

— И что я должна делать? — В глаза ему при этом смотреть меня никто не обязывал.

— Для начала четко осознать свое место в нашем мире, — тон Алево стал скорее деловитым, нежели заносчивым.

— Ну и где же это самое место, и главное — что это за мир такой? — Вторая часть вопроса была больше насмешкой.

— Приветствую тебя в окраинных землях Закатного государства в мире Богини Дану, голем! — с почти чрезмерным пафосом провещал блондин.

— И где же это на карте? — выдержав паузу, спросила я.

— Из тех, что тебе приходилось видеть — нигде!

Недоумения почему-то не появилось, но и сомнений, что сказанное — правда, тоже. Существование некоего государства, находящегося неизвестно где, — не самое удивительное из череды последних событий.

— И каково же место таких, как я, в этом вашем государстве? — несмотря на то что редкие всхлипы еще вырывались, у меня в голове воцарился максимально возможный в этих обстоятельствах порядок. А может, это уже подступает апатия после всех потрясений.

— Не думаю, что здесь найдется еще хоть один взрослый голем, — Алево пошел в сторону костра, и я волей-неволей последовала за ним. — Так что ты в своем роде уникальна. Хотя для тебя это не меняет ничего в принципе.

— Я рабыня?

— Рабыня? Нет, голем, мы не держим рабов и никогда не держали. Эта варварская практика сугубо прерогатива мира Младших. — Я открыла рот, чтобы возразить, но Алево сделал предупреждающий жест рукой. — Ты вещь — целиком и полностью принадлежащая архонту Грегордиану.

— Ты хоть понимаешь, насколько аморально и преступно называть человека чьей-то вещью? — отдаю себе отчет в том, что сотрясаю воздух впустую, но и промолчать не могу.

— Абсолютно с тобой согласен в этом моменте. Но хочу тебе снова напомнить, что ты — голем, а не человек. А это все меняет.

— Что значит это чертово слово, которым вы меня все время называете? — уже потребовала ответа я.

— А то ты не знаешь? — блондин остановился и опять посмотрел на меня так, изучая подобно жестокому исследователю, что живьем снимает кожу и мышцы слой за слоем до самых костей, не обращая никакого внимания на боль, причиняемую в процессе.

Но в этот раз я нашла силы отгородиться от собственных ощущений, хоть и не спрятаться от самого расчленения.

— Не имею ни малейшего понятия.

Алево прищурился, еще усиливая эффект, так что на короткий миг мне показалось, что и в костях он сверлит дыры, желая добраться до сути, а мозг стал просто подушечкой для сотен и сотен иголок, пребывающих в постоянном движении. Но резко это все закончилось, позволяя мне громко и облегченно вздохнуть.

— К сожалению, я не могу понять, лжешь ли ты, — на бесстрастном лице мужчины появилась мимолетная досадливая гримаса. — Ладно, даже если ты просто искусно притворяешься и прекрасно знаешь о чем речь, то выходит очень натурально. Так что я потрачу немного своего времени и объясню. Но вначале… — Алево сделал плавное движение головой, и на прежнем месте появились палатки, которые разметало во время поединка с чудовищем, и указал мне на ближнюю: — Зайди.

Я застыла, понимая, что не могу найти этому логического объяснения, но и на бурную реакцию на давшую трещину реальность просто нет сил. Поэтому я без особых колебаний откинула в сторону плотный полог перед входом и шагнула внутрь. И опять же отказалась обмереть от шока, когда небольшая вроде палатка оказалась огромной, богато оснащенной и ярко освещенной изнутри. Алево посмотрел сосредоточенно, и посреди устланного роскошными коврами пространства появилась парующая бронзовая ванна на высоких витиевато гнутых ножках.

— Это магия? — Наверное, мой вопрос не имел смысла, ведь и так все очевиднее некуда.

— Ну, мы ее таковой не считаем. — Могло и показаться, но в тоне блондина сквозило самодовольство. — Это дар нашей Богини некоторым из своих многочисленных детей и творений. Создавать все необходимое на ограниченный срок.

— То есть это иллюзия? — я посмотрела внимательней, надеясь увидеть признаки эфемерности всего окружающего.

— Раздевайся и забирайся в воду. Испытай, так ли это. — Это можно было счесть предложением, если бы не тяжелый взгляд, дающий понять, что выбора у меня нет.

— Ты не отвернешься? — Могла и не спрашивать.

— Я видел тебя голой и даже более того. Возможно, увижу еще неоднократно. Привыкай. В нашем мире не нагота и секс являются интимными вещами. — Кажется, я начинаю привыкать к этой равнодушной манере блондина общаться. В конце концов, такое безразличие безопаснее, чем постоянная агрессия Григория и похоть его остальных прихлебателей.

Однако это не значит, что мне легко остаться перед ним обнаженной. К тому же я прекрасно понимаю, что заставить меня беспрекословно раздеться — это один из методов дать прочувствовать собственную незначительность и зависимое положение. Отвернувшись, я сняла разорванную блузку и лифчик и, закусив губу, заставила себя спокойно стянуть джинсы и белье. Глядя только вниз, забралась в ванну и едва не застонала, моментально ощутив неимоверное облегчение в каждой клетке тела. Тепло просочилось в меня, смывая боль в мышцах и даже частично в душе, хоть я и знала, что это сиюминутное действие.

— Итак, начнем с того, что же такое голем. — Алево выудил из воздуха удобное винтажное кресло и вальяжно развалился в нем. — Големы — это искусственно созданные организмы, чаще всего копии реальных детей, которых мы забираем из мира Младших.

— Забираете зачем? — напряглась я, но Алево мой вопрос проигнорировал и просто продолжил.

— Големы весьма недолговечны, потому что их предназначение быть неким откупом, жестом милосердия для родителей, у которых детей отбирают. Обычно они быстро угасают и умирают от каких-либо неизлечимых болезней в течение первых лет жизни.

Он сделал паузу и внимательно посмотрел на меня, как бы желая убедиться, дошла ли до меня инфа.

— В чем состоит милосердие, по-вашему? В том, что бедные родители наблюдают за медленным умиранием своего дитя? — мгновенная гримаса недовольства показала мне, что, по мнению мужчины, я задаю не те вопросы.