Автор неизвестен - Картезианский развратник

Разбитый и измученный сладострастными уроками, которые она преподавала мне на протяжении двух часов, я ощущал непреодолимое желание поспать, и без смущения признался в этом мадам д’Инвилль. Она положила мою голову себе на грудь, еще горевшую от моих поцелуев, и сказала, что я могу вкусить сладостный сон там же, где только что вкусил столько любовных утех. Она отерла пот с моего лица и, поцеловав, сказала:

— Спи спокойно, любовь моя, а я буду смотреть на тебя.

Вскоре я уже погрузился в глубокий сон и проснулся лишь на закате, когда солнце уже клонилось к горизонту. Я открыл глаза и тут же увидел перед собой мадам д’Инвилль. Она смотрела на меня с веселой улыбкой. Пока я спал, она занималась рукоделием, но как только я проснулся, прервала свое занятие и припала к моему рту долгим глубоким поцелуем, надеясь, что вскоре я примусь за ручную работу совсем другого рода. Она нисколько не скрывала своих желаний и вероятно ожидала, что я удовлетворю ее, однако мой член оставался безучастным. Это еще больше раззадорило ее нетерпение. У меня же не было ни сил, ни желания, я лишь чувствовал, что если бы мог выбирать, то предпочел бы отдохнуть, а не бросаться в новую схватку. Но это не входило в планы дамы, она сжимала меня в объятиях и страстно ласкала. Я и сам старался разжечь в себе угасшее желание, но все впустую, ничего не помогало. Тогда мадам д’Инвилль решила использовать другой способ, чтобы вернуть мой угасший пыл. Зная, как действует на меня вид раскрытой пизды, она улеглась на спину, задрала юбку и принялась похотливо двигать задом выставляя себя на обозрение. Во мне что-то екнуло, я положил руку на ее щелку, пощекотал ее, но дальнейшего отклика от своего тела так и не получил. Она взяла мой хуй и, подобно врачу, щупающему пульс больного и по его биению определяющему, какую дозу лекарства назначить, принялась тереть меня то быстрее, то медленнее, соответственно степени своего возбуждения. И только после этого ей удалось добиться желаемого — я возбудился! Мадам д’Инвилль торжествовала. В ее сияющих глазах я увидел радость от того, что ей удалось вернуть силу моему члену. Я и сам испытал душевный подъем от ее ласк и мне тут же захотелось отблагодарить мою благодетельницу. Она же приняла знаки моей признательности с любовным пылом, равным моим стараниям. Она сжимала меня, двигалась, вертелась, да так страстно и быстро, что я кончил, не особо стараясь, но испытал такое наслаждение, что даже испытал досаду, что так долго не мог возбудиться и из-за этого так долго был лишен сладостного блаженства.

А затем пришло время покинуть лужайку, на которой мы предавались любовным утехам. Но прежде чем вернуться в дом, мы еще немного побродили по лабиринту, чтобы обмануть проницательность тех, кто, увидев наши разгоряченные лица, мог бы заподозрить истинную причину столь долгого отсутствия.

— Как же ты порадовал меня, дорогой Сатюрнен! — сказала мадам д’Инвилль. — А ты доволен?

— Я переполнен блаженством, которым вы столь недавно меня одарили, — искренне отвечал я ей.

— Да, но могу ли я на тебя полагаться. Ты сохранишь нашу тайну, Сатюрнен?

Я сказал, что теперь прекрасно вижу, что она ни капельки меня не любит и раскаивается в дарованной мне благосклонности, раз считает меня способным на подобную нескромность. Ее так растрогал мой ответ, что она была готова тотчас вознаградить меня самым нежнейшим поцелуем, если мы бы не находились у входа в цветник и не рисковали быть замеченными. Ничего не ответив, она лишь прижала мою руку к сердцу и посмотрела на меня долгим, сияющим взглядом.

Мы ускорили шаг и теперь шли молча, и я заметил, что мадам д’Инвилль с беспокойством посматривает по сторонам. Я не мог понять его причины, так как сам ничего не подозревал. Вы бы тоже наверняка ничего бы такого не заподозрили и вряд ли поверили бы, что после совместно проведенного дня дама может быть недовольна. Однако мадам д’Инвилль планировала так же достойно завершить этот день, поэтому и следила так тщательно, не воспрепятствует ли этому кто-нибудь из нескромных слуг. Вы, должно быть, скажете, что у нее дьявол в заднице сидел, и я готов с вами согласиться, потому что она совершенно высосала меня. Я был измучен и больше ничего не мог. И как вы думаете, что она сделала, чтобы заставить его возбудиться? Немного терпения, и я вам все расскажу.

Будучи совсем мальчишкой, который лишь вступал во взрослую жизнь, хоть я и сделал это поистине блестяще, я счел бы себя последним невеждой, если бы не проводил мадам д’Инвилль до ее спальни. Сделав это, я приготовился распрощаться и уже вознамерился поцеловать ее напоследок.

— Ты хочешь уйти, друг мой, — удивилась она. — Еще нет и восьми часов. Оставайся, я замолвлю за тебя словечко перед твоим кюре.

Я успел сообщить ей, что сменил место жительства и имел честь стать одним из пансионеров господина кюре.

Напоминание о священнике наполнило меня унынием, и я уже не имел ничего против того, чтобы мадам д’Инвилль еще на часок избавила меня от этой неприятной встречи. Она усадила меня на канапе, закрыла дверь своей комнаты и села рядом со мной. Взяв мою руку, она прижала ее к груди и стала молча рассматривать меня. Я не знал, что и думать по этому поводу.

— Вижу, ты уже больше ничего не чувствуешь ко мне, — сказала она наконец.

От невозможности ее удовлетворить я лишился дара речи. Но ничего не мог поделать, свидетельства моей слабости были на лицо. Я опустил глаза, стараясь скрыть свой конфуз.

— Мы сейчас одни, милый Сатюрнен, — сказала она, целуя меня с удвоенным пылом, который однако не вызывал во мне ни малейшего отклика. — Нас никто не может увидеть. Давай разденемся и ляжем в постель, мой кобелек, давай же, я помогу тебе возбудиться.

Мадам д’Инвилль обняла меня, отвела в постель и помогла раздеться. И вскоре я уже стоял перед ней в том виде, в котором она так мечтала меня увидеть, то есть совершенно голым. Я позволил ей сделать все это скорее из учтивости, нежели из жажды наслаждения. Она уложила меня на спину и легла сверху, покрывая поцелуями все мое тело. Она так глубоко засасывала мой член, словно хотела заглотить его до самых яичек. Ее саму это жутко возбуждало, было похоже, что она впала в экстаз, покрыв меня белой, похожей на пену слюной. Но все ее жаркие ласки пропадали даром, ничто не могло оживить мое бессильное тело. И хотя мой член немного шевельнулся, он все равно еще был настолько вялым, что она при всем желании не могла бы им воспользоваться. Тогда мадам д’Инвилль решилась на последнее средство, она открыла какую-то шкатулку и достала из нее флакончик, наполненный беловатой жидкостью, которую налила себе на руку и стала растирать по моему члену и яичкам.