Алина Углицкая - Власть любви

Проснулась она задолго до рассвета. В незашторенное окно светила луна, ее свет раздражал, не давая сомкнуть глаз. В ушах продолжали стоять отголоски волчьего воя, который Леся слышала во сне. Поднявшись, девушка прошла к окну, задернула штору, потом посмотрела на отца. Тот улегся спать на диване, накрылся покрывалом, взятым с кровати, и сразу же провалился в глубокий сон.

С минуту Леся стояла, прислушиваясь к его ровному дыханию. Потом осторожно, на цыпочках, направилась к двери в ванную. Она сама не знала, зачем это делает, но что-то словно тянуло ее туда.

Войдя, она приблизилась к зеркалу и оттянула воротник футболки, которую одела вечером вместо ночнушки. На шее, с левой стороны, там, где начинается изгиб плеча, пульсировало странное пятно в виде окружности, и эта окружность больше всего напоминала следы от зубов. Старый, уже побелевший и стершийся от времени шрам, который почему-то вдруг напомнил о себе тупой болью.

Дрожащей рукой Леся коснулась этого шрама. Кожа на странном пятне оказалась твердой, горячей. Понимание прокатилось по телу жаркой волной, заставив выступить пот на висках: это та самая брачная метка, которую поставил Егор. Это его укус.

И словно издалека, через километры расстояния, разделявшего их, она вновь услышала его голос. Он звал так тихо, что невозможно было разобрать слова. Только отчаяние и боль, сквозившие в каждом звуке.

— Кто же ты такой, черт возьми? — прошептала Леся, едва не плача. — Что ты со мной сделал?

Внутренности скрутило колючим узлом. В глазах потемнело, и к горлу подкатила мучительная тошнота. Всхлипнув, девушка согнулась над раковиной. Желудок буквально выворачивался наизнанку, пытаясь избавиться от печенья, которое отец заставил проглотить перед сном. По щекам текли слезы.

— Леся?

За дверью раздался встревоженный голос отца.

Черт возьми, только его заботы ей не хватало!

Леся сжала руками края раковины, сплевывая густую, горькую от желчи слюну.

— Папа, я в ванной. Иди спать, — процедила, стараясь, чтобы голос не дрогнул.

— Ты там в порядке? — шаги отца замерли с той стороны двери. — Может, тебе нужна помощь? Тебе плохо?

— Нет. Я в порядке. Живот прихватило.

— Точно? — в его тоне сквозило скрытое недоверие. — Последнее время ты выглядишь неважно. И ничего не ешь. Может, ты заболела?

— Н-нет! — Леся стиснула зубы. Ее руки впились в раковину еще сильнее, от запястий до локтей вздулись вены и поднялись дыбом все волоски. — Ложись спать. Я сейчас выйду.

Что-то хрустнуло под пальцами. По белой поверхности зазмеились тонкие трещины. Онемев от изумления, Леся подняла голову и уставилась на свое отражение.

— Хорошо. Только не задерживайся, а то я беспокоюсь.

Отец вернулся в комнату. Леся это поняла, даже не видя его. Просто почувствовала. Взгляд девушки опустился вниз, и несколько секунд она молча разглядывала трещины на раковине, оставленные ее руками. Внутри все сжалось от страха.

Отец не должен узнать, что с ней что-то не так. Не должен…

Она открыла воду и хорошенько промыла раковину. Потом тщательно почистила зубы, ополоснула рот мятным эликсиром и умылась холодной водой. Но круги под глазами никуда не исчезли, как и выражение страдания, появившееся во взгляде.

Если бы Леся могла, она бы осталась здесь до утра. Но вряд ли отец ей это позволит, а вступать с ним в новые пререкания ей не хотелось. Она слишком устала.

Взявшись за ручку двери, Леся помедлила. Кажется, она хотела сделать что-то еще, но забыла — что именно. Рассеянный взгляд девушки скользнул по кафельным стенам и белой сантехнике. Упал на пластиковый бачок для грязного белья. Сердце кольнуло что-то, похожее на вину.

Она не хотела этого делать. Запретила себе даже смотреть туда. Но рука, как ватная, соскользнула с двери, которую уже собиралась открыть. Будто в полусне Леся подошла к бачку и откинула крышку, достала плед, который сама туда затолкала вместе с одеждой. От него все еще пахло Егором. Едва заметно, практически неразличимо, но Лесе было достаточно.

Несколько секунд она просто стояла, закрыв глаза и прижав плед к лицу. Словно прощалась. Потом решительно затолкала его обратно в бачок.

Когда Леся вернулась в комнату, отец сидел на диване, хмурый, одетый и сложив руки на груди.

— Садись, — он без предисловий кивнул на кресло, стоявшее рядом, — нам нужно поговорить.

— Пап, давай не сейчас. Я спать хочу, — у нее не было ни малейшего желания разговаривать с ним сейчас.

— Нет, именно сейчас. Я хочу расставить все точки над «и».

Поджав губы, Леся плюхнулась в кресло.

— Ну, о чем говорить будем в пять утра?

— О том, что с тобой происходит.

— А что происходит? — девушка бросила на отца быстрый взгляд из-под ресниц.

— Это ты мне расскажи. Думаешь, я не замечаю? Что этот выродок сделал с тобой?

Леся застыла, мысленно приказывая себе успокоиться. Но слова отца вызвали в ней волну протеста. Почему, за что он так ненавидит Егора? Ведь тот, по сути, ничего плохого ему не сделал.

— Пап, — произнесла она, стараясь, чтобы ее голос звучал ровно, — за что ты его так ненавидишь?

— А за что мне его любить? — процедил Ермилов, сжимая руки в кулаки. — Или таких, как он? Я жизнь положил на то, чтобы очистить от этой скверны нашу страну, а тут оказывается, что моя родная дочь одна из них!

Вскочив, он в волнении начал мерить комнату шагами.

— Ты… их убивал?

«Твой отец охотник. А ты теперь дичь, на которую охотятся такие, как он», — кажется, именно так сказал Егор, когда она просила у него телефон, чтобы позвонить отцу, а он отказал.

Тогда она не придала его словам никакого значения. Теперь же их смысл начал раскрываться, и от этого становилось страшно.

— Убивал? — Ермилов нехорошо усмехнулся. — Можно сказать и так, но я предпочитаю называть это иначе. Я же охотник, а они звери. На зверей обычно охотятся.

— Папа… это жестоко, — выдохнула Леся, не веря своим ушам.

Ее отец… Ее добрый, заботливый папочка, который носил ее на руках, заплетал косички, мазал зеленкой ссадины на коленках и кормил с ложки — убийца. Человек, который вырастил ее и заменил ей мать, оказался совсем не таким, как она его себе представляла. Леся была уверена, что хорошо знает человека, с которым живет. Оказывается, она ошибалась.

— Жестоко?

Он перестал расхаживать по комнате. Остановился напротив дочери, расставив ноги, и сложил руки на груди. Угрюмый взгляд сверлил макушку девушки, словно пытался прочитать скрытые мысли.

— Ты не знаешь, что такое жестокость, — процедил Степан сквозь сжатые челюсти. — Жестоко, это когда стая таких тварей разрывает на части твою жену и ребенка. А ты возвращаешься и видишь только окровавленные куски того, что еще минуту назад было твоей семьей. Когда каждую ночь, из года в год, ты слышишь их крики. Бежишь на помощь — и знаешь, что тебе не успеть. Когда не можешь избавиться от ощущения, что это твоя вина. Что это ты их не защитил. И тогда понимаешь, что должен сделать все, чтобы это не повторилось.