Тиффани Райз - Ангел

- Ты уб-, - начала было Нора, но Сорен смерил ее высокомерным взором.

Это дурацкое правило "Не ругаться по воскресеньям" убивало ее. Но она приложит все усилия, чтобы сдержаться.

- Убиваешь меня. Ты только что украл у меня пять минут своими поцелуями. Господь Всемогущий.

- Юная леди, если вы не прекратите использовать имя Господа всуе, придется снова вернуть в наши отношения наказание тростью. Ты действительно жалуешься на то, что я тебя поцеловал?

- Да. Ты жульничаешь. Хочешь, чтобы я опоздала, и у тебя появился предлог меня выпороть.

- Как будто мне нужен предлог.

Сорен улыбнулся ей, заставляя Нору разрываться между желанием дать ему пощечину или поцеловать снова.

- Я ушла. Пока. Я люблю тебя, я ненавижу тебя, я люблю тебя. Увидимся в одиннадцать, и я буду очень стараться слушать твою проповедь и не отвлекаться на воспоминания о прошлой ночи. Но ничего не обещаю.

Нора направилась к двери.

- Элеонор... ничего не забыла?

Нора развернулась на каблуках и вернулась к нему. Поднявшись на носочки, она обвила руками его шею.

- Разве, Сэр?

Он наклонился, чтобы поцеловать ее снова.

- Кровать.

Нора закатила глаза. Отстранившись от него, она быстро заправила постель, взбив подушки с почти ураганной скоростью.

- Готово, Сэр. Теперь довольны?

Сорен притянул девушку к себе и провел пальцами по ее щеке.

- Ты здесь. Конечно, я доволен.

Нора вздохнула от его слов и прикосновений. За те годы, что она и Сорен провели вместе, эти десять прекрасных лет в ошейнике до того инцидента, когда она оставила его, они, как правило, проводили вместе две или три ночи в неделю. Но затем, после пяти лет разлуки, она вернулась к нему, и с тех пор практически каждую свободную минуту Сатерлин проводила рядом с ним: в домике священника, в особняке своего друга Кингсли на Манхеттене или в «Восьмом Круге», порочно известном подпольном садо-мазо клубе, где Сорену практически поклонялись. Девушка ненавидела оставаться дома одна в последние дни. Дом казался слишком большим, слишком пустым, слишком тихим.

Руки Сорена покинули ее лицо, прикоснувшись к шее. Нора услышала щелчок, и почувствовала, как Сорен снял белый кожаный ошейник. Каждый раз, когда он снимал его с ее шеи, Нора испытывала щемящее чувство в груди. Сорен открыл коробочку из палисандра, и достал белый воротничок, кладя на его место ошейник Норы.

- Jeg elsker dig. Du er mit hjerte.

Я люблю тебя. Ты мое сердце.

С громким стоном Нора рухнула ему на грудь.

- Ты знаешь, как меня заводит, когда ты говоришь на датском?

- Да. Теперь иди. Ты опаздываешь, и надеюсь, хорошо помнишь, что было в последний раз, когда ты опоздала к мессе.

- Ага. Но мне понравилось, так что угроза так себе.

- Я могу пригрозить тебе неделей без секса, но так как лично я не собираюсь опаздывать, не вижу никаких причин наказывать еще и себя. Элеонор, ты всегда можешь переехать поближе. Ты думала об этом?

Она думала. Целых пять секунд, прежде чем решила, что скорее отрубит руку, чем продаст свой дом.

- Я люблю свой дом. И хочу там жить.

- Дело в доме или все же в воспоминаниях, которые ты хочешь сохранить?

Нора уставилась взглядом в пол.

- Пожалуйста, не заставляй меня переезжать.

Еще год назад Ссорен спрашивал ее, не хотела бы она переехать поближе к нему и церкви. Нора не сказала «нет» тогда и не сказала бы сейчас. Она знала, что он мог приказать переехать ближе, и так бы она и сделала. Но до сих пор такого не случилось. Сорен кивнул, и Нора отстранилась от него.

- Встретимся после церкви? - спросила Нора, стоя в дверях спальни.

Послеобеденное время воскресенья всегда принадлежало им. Прихожане Сорена всегда оставляли его в покое в воскресенье во второй половине дня, предполагая, что тот занят молитвой. Ну, не совсем.

- Если не произойдет божественного вмешательства.

- Божественное вмешательство, отец Стернс?

Нора тряхнула волосами с высокомерной игривостью.

- Богу лучше определиться с планами побыстрее.

Улыбнувшись через плечо, Нора последний раз взглянула на Сорена. У него, без сомнения, было самое красивое лицо, которое она когда-либо видела. Самое красивое лицо, самый острый ум, дьявольски ненасытное либидо, сексуальное тело и самое преданное сердце... Четыре года из тех пяти, что они прожили отдельно, были агонией для нее. И теперь, когда они больше года были вместе, все стало идеально. Что ж, почти идеально.

* * *

Как обычно, Микаэль проснулся задолго до будильника. Он лежал в постели с рукой в трусах и думал, что частичное отсутствие воздуха сделало бы наслаждение еще более острым. Но он обещал отцу С, что больше не станет причинять себе вред. Отец С ничего не имел против аутоасфиксии*, но запретил Микаэлю это делать в одиночку.

- Мы чуть было не потеряли тебя, Микаэль. Я бы предпочел, чтобы такого не повторилось, - сказал отец С, и Микаэль решил, что никогда не простит себе, если подведет священника - человека, который спас его - снова.

Поэтому вместо этого Микаэль просто закрыл глаза и вызывал в памяти образ Норы Сатерлин, связывающей его, направляющей его член внутрь себя и сжимающей так крепко, что он вздрогнул. Воспоминание сработало, и Микаэль сильно кончил в руку.

Вместо того, чтобы воспользоваться салфеткой, Микаэль встал и направился прямиком в душ. Он пробыл в душе дольше, чем большинство парней его возраста, но у них не было таких длинных волос, падающих на плечи, и любви к самоистязанию в буквальном смысле этого слова. Кипяток был не настолько хорош, как обжигающий воск свечи, но это было лучшее из имеющегося под рукой.

После душа Микаэль вытерся и оделся. Высушив длинные волосы, и собрав их в низкий конский хвост, он погладил свою белую рубашку, черные штаны на армейский манер и даже надел галстук. Но не из-за эротических пристрастий... хотя его желание произвести впечатление на Нору Сатерлин могло считаться за такое пристрастие.

Как обычно, перед тем, как выйти из спальни, Микаэль закатал рукава, нанося витамин Е на оба запястья. Витамин Е предположительно должен был помочь шрамам зажить и исчезнуть, но до сих пор эффект был минимальным. Парень надел часы с широким кожаным ремешком на правое запястье и натянул черный браслет на левое, после чего направился в комнату своей матери.

Микаэль постучал в дверь ее спальни.

- Иди без меня, - сказала она, как он и предполагал. Однако он всегда спрашивал. - Оставь машину. Мне нужно заехать кое-куда сегодня утром.

Оставь машину... просто отлично. Хорошо, что церковь «Пресвятого сердца» была в паре кварталов отсюда.

Надев солнцезащитные очки, Микаэль схватил скейтборд и рюкзак на пути к выходу, и вышел на улицу. Доехав прямо до крыльца «Пресвятого сердца», парень поднял скейт и сунул под мышку. Перед тем как войти в святилище, он зашел прямиком в кабинет секретаря, и выкопав что-то из недр своего рюкзака, отправил факс.