Тиффани Райз - Ангел

- Вы луддит, - сказала Сюзанна, начиная понимать.

- Я просто старомоден, - ответил Кингсли с дьявольским блеском в глазах.

Джульетта вернулась с толстой черной папкой, обвязанной бордовой лентой. Кингсли взял ее, и Сюзанна потянулась к нему, но он прижал папку к груди.

- Для вас, и только для вас, мадемуазель, это отдал один очень дорогой мне друг. Вам будет разрешено держать этот файл у себя один день. Он должен быть возвращен мне завтра в это же время. Ничто в этом файле не может быть записано или ксерокопировано в любом виде. Никто, кроме вас не может на него взглянуть. Я узнаю, если вы не выполните любое из этих условий. Последствия неповиновения будут ужасны. Вы понимаете меня?

Кингсли сказал слова обычной интонацией, но угроза в них была явно-различимой.

- Да, сэр, - сказала она. - Jecomprends.

Кингсли удивленно посмотрел на нее, прежде чем передать ей файл.

- Я попрошу моего водителя доставить вас домой.

Сюзанна направилась вниз по лестнице, и Кингсли последовал за ней. Меньше чем двадцать минут назад, он был внутри ее тела. Теперь же он почти не разговаривал с ней, хотя она видела, как он краем глаза поглядывал на нее. На площадке второго этажа он остановился и жестом указал ей идти без него.

- Спокойной ночи, - сказала она, прижимая папку к груди. - Я верну все завтра, обещаю.

- Bon.

Он кивнул.

Видимо поцелуев на ночь не предполагалось. Сюзанна кивнула и направилась в сторону входной двери, где шофер Кингсли ждал ее в полном молчании.

Шофер открыл дверь.

- Мадемуазель? - Кингсли позвал, и Сюзанна обернулась и посмотрела на него. - Еще один совет в ваших поисках.

- Да? Что?

- Сходите к сестре. Вам нужно поговорить с ней.

Сюзанна моргнула.

- Сестра? Вы имеете в виду к монахине? Какой монахине?

Кингсли рассмеялся - насмешливым, высокомерным, возмутительно французским смехом.

- Нет, Сюзанна. Его сестре.

- Точно, - сказала она, еще один кусочек мозаики встал на свое место в ее памяти. - У него три сестры, да? К которой?

- Той, которую вы не хотите видеть.

- Я не хочу видеть ни одну из них…

- И последнее, - сказал Кингсли, все веселье и соблазнение исчезли с его лица и голоса. - О файле в ваших руках...

- Да?

- Это было мое.

- Что было…

- Au revoir, Сюзанна.

Прежде чем Сюзанна смогла задать еще один вопрос, Кингсли повернулся на каблуках и направился вверх по лестнице.

Сюзанна наблюдала за ним до тех пор, пока он не исчез из виду.

Прижав файл к груди, она подошла к Роллс-Ройсу.

- Все в порядке, - сказал Сюзанна, принимая внезапное решение. - Я пройдусь домой пешком.

Шофер только посмотрел на нее, прежде чем поклониться и отправиться обратно в дом.

Сюзанна направилась вниз по улице, пока не нашла то, что ей нужно - скамья под уличным фонарем.

Она открыла досье Норы Сатерлин и начала читать. Час спустя она знала, что Кингсли имел в виду, когда сказал «Это было мое».

Уесли гнал машину в ночи до тех пор, пока мог еще держать глаза открытыми и разум ясным. За два года Йоркского университета у него появилось много друзей между Мэрилендом и Мэном. Он остановился в доме своего старого соседа по комнате и позавтракал с ним, прежде чем отправиться в Коннектикут. К концу дня он прибыл в Уэстпорт. Практически целые сутки он гнал как бешеный, на чистом адреналине, чтобы встретиться с Норой лицом к лицу. Два слова эхом отдавались в его голове, звуча, как самая прекрасная мелодия на свете.

Большие воды... большие воды... большие воды...

Вернувшись в город, который был для него когда-то родным, он сбавил скорость, спрашивая себя, что он сделал бы, что сказал бы при встрече. Тело начало покалывать от волнения, когда он свернул в сторону тихого пригорода, где жила Нора с ее Нью-Йоркскими соседями, относившимися к их всемирно-известной эротической писательнице с легкой настороженностью и интересом. К тому времени, как он затормозил перед их домом – ее домом, поправил себя Уесли, больше не их общим - он едва мог дышать. Ее машины нигде поблизости не было, и сердце парня замедлило ход. Все, что он хотел, это посмотреть ей в лицо, в ее глаза.

Подойдя к входной двери, он постучал. Не услышав ответа, Уесли стал стучать громче. Засунув руки в карманы, он почувствовал, как связка ключей царапает костяшки пальцев.

Его ключи...

Уесли вытащил ключи и посмотрел на них. Конечно, Нора уже должна была поменять замки после того, как он съехал. Наверняка же.

Он нашел в связке ключ, который звал домашним, и вставил в замок входной двери. Замерев, сделал глубокий вдох и повернул его.

Дверь открылась так легко, будто все тринадцать месяцев ада без Норы были всего лишь сном, как если бы он заснул в университетской библиотеке за учебой, а теперь, проснувшись, смог вернуться домой.

Войдя в гостиную, Уесли вдохнул спертый воздух. Дом пах так, будто в нем никто не жил в течение нескольких месяцев. Но горы писем у входной двери не было. Неужели она так серьезно закрутила роман с Гриффином Фиске, что даже попросила пересылать свою почту к нему? Гриффин Фиске – наследник громадного нью-йоркского биржевого фонда, плейбой с ужасно-плохими выходками в прошлом... и все же Уесли был бы куда более счастлив узнать, что Нора была с ним, чем с Сореном. Гриффин ему не нравился, его он не знал и, конечно не доверял. Но Сорен... Сорена он ненавидел.

Воспоминания вернулись к нему, пока он бродил по дому. Воспоминания, которые, как он думал, исчезли насовсем... но с каждым шагом они возвращались снова, воскрешаемые с поразительной легкостью. Он любил заниматься учебой на диване в гостиной. Норе приходилось проходить мимо гостиной, чтобы попасть на кухню, в ее любимое место. И она всегда дотрагивалась до него, проходя мимо, или просто гладила по макушке, щипала за кончик носа, лапала за коленку или его любимое – целовала в щеку. Книжным полкам требовалась большая уборка. Здоровенные, темно-коричневые, покрытые странными символами, книжные полки были любимой находкой Норы.

- Мне кажется, этот шкаф принадлежал друидам, - сказала Нора, дотрагиваясь своими маленькими ручками до резьбы.

- А мне кажется, друиды существовали задолго до, знаешь ли, изобретения шкафов, - напомнил ей Уесли.

Нора сделала вид, что не слышит его, ее обычное поведение, когда он пытался хоть как-то привнести разумность и рациональность в ее полеты фантазии.

- Наверняка, на этих полках приносили в жертву девственниц.

- А это не слишком неудобно?

- Мы с этим разберемся. Давай, залезай на верхнюю, парень с обетом целибата. Пойду достану нож для масла.

Боже, ну и со странной же женщиной он жил. Странной и веселой и красивой и удивительной... Он скучал по ней так сильно, что внутри все болело даже, когда он просто думал о ее имени.