А. Моллой - История Икс

Вот. Это мой последний шанс. Единственная надежда. Гамбит. И опять тишина. Снаружи все еще спорят таксисты под нескончаемым сентябрьским солнцем. Вечное лето. Энцо Пазелли прокашливается и ровным голосом говорит:

— Уже слишком поздно.

— Прошу вас!

— Александра, это не ваш грех. Насколько я знаю, вы были готовы подчиниться пятой мистерии. Роскаррик нарушил Кодекс. Теперь слишком поздно.

— Но…

— Что — но, Александра? — перебивает он меня.

— Я сделаю что угодно! Что угодно! Прошу… помогите мне… помогите.

Он делает вдох и выдох. Затем говорит по-итальянски с кем-то из своих помощников, приказным тоном. Вздыхает, кашляет и вновь обращается ко мне:

— Вы действительно готовы сделать что угодно?

— Да! Да! Что угодно!

— Но… — Он на мучительную секунду замолкает. — Хорошо, Александра. Va bene, va bene… [99] Ладно, ладно… (ит.) Пожалуй, есть одна штука, которую вы в состоянии сделать и которая может повернуть ход событий. Ситуация способна измениться в вашу пользу. Но придется проявить смелость.

— И что это?

— Шестая мистерия. Вы обязаны пройти шестую.

Двадцать девять часов спустя вновь сижу в своей квартире. Маме я сообщила, что отложила возвращение на несколько дней из-за «обстоятельств». Она жаловалась и расспрашивала меня с явной тревогой в голосе, но я проигнорировала ее вопросы. Джессика тоже в недоумении, но я подсунула ей выдуманную историю. Она знает, что все это сказки, однако ничего не спрашивает. Она хорошая подруга.

В ответ на мою ложь она готовит для меня обед и наливает красного вина. Я очень люблю Джесс. И очень люблю маму.

Но насколько сильно я люблю маму?

Хороший вопрос, ведь в голове до сих пор крутятся слова Энцо Пазелли.

«Шестая не похожа на прочие мистерии. Она не эротична, а опасна. Шестая может убить вас. Мало кто из посвященных, узнав об опасностях, отваживается на шестую. Но только шестая приведет к истинному катабазису. Истинному освобождению».

Что все это значит? Я умру? Готова ли я рискнуть жизнью ради спасения Марка?

Да.

Смотрю на часы — семь вечера. Встаю и выхожу на балкон квартиры, которую я уже вроде бы освободила. Хозяин придет завтра, чтобы убедиться, что я выехала, но меня уже здесь не будет. Вечером за мной приедут люди Энцо.

Сентябрьские сумерки внезапно ложатся на Неаполь, все становится призрачным и туманным, будто сфумато [100] Сфумато — в живописи смягчение очертаний фигур и предметов, которое позволяет передать окутывающий их воздух. на картине периода Ренессанса. Остров Капри выглядит нереальным. Молочно-белое пятно на горизонте. Волнующее и печальное зрелище.

В дверь звонят. Возвращаюсь в квартиру, нажимаю на кнопку домофона. На пороге появляются трое симпатичных и встревоженных юношей. Они мне почти ничего не говорят. Самый младший смотрит с жалостью — если не хуже — и учтиво провожает меня вниз. На мне обычные джинсы и футболка, черная джинсовая куртка. В руках косметичка, нелепость какая. Там туалетные принадлежности, зубная щетка, губная помада. О чем я только думала? Я же не на уик-энд еду в какой-нибудь приозерный отель.

Я собираюсь пройти шестую и последнюю Дионисийскую и Элевсинскую мистерию. Я на пороге истинного катабазиса. Что бы со мной ни случилось за следующие сутки, это изменит меня навсегда. Может, даже убьет. Но зато спасет Марка.

На виа Санта-Лючия припаркован большой темно-синий фургон. Меня сажают сзади, там даже есть одеяла и подушки. Один из мужчин протягивает мне таблетку.

— Что это? — спрашиваю я.

— Сон. Спать, — неуклюже отвечает мужчина. Он очень плохо говорит по-английски.

Беру таблетку и предложенную мне бутылку воды. Проглатываю пилюлю и завинчиваю крышку.

— А теперь это, — говорит юноша и поднимает черный капюшон, как у палача.

Конечно же, они завяжут мне глаза. Я послушно позволяю надеть на себя капюшон и погружаюсь во тьму. Я по-прежнему могу комфортно дышать. Даже напротив, эта защитная черная оболочка успокаивает.

Фургон трогается с места. В своем черном капюшоне я отлично слышу шум дороги, вечернего неаполитанского движения, сигналы в час пик, тормоза огромных грузовиков, такси, радио, скрежетание скутеров, затем улавливаю звуки более быстрого потока. Значит, мы на автостраде? Но вскоре звуки стихают, подействовала таблетка. Ложусь на бок, головой на большую мягкую подушку. Сплю, мне снится Марк, застрявший подо льдом. Он бьется о твердую поверхность и отчаянно жестикулирует.

Я на замерзшем озере, а Марк в ловушке ледяной воды. Я лихорадочно пытаюсь спасти его. Прошу прохожего, испанца, помочь мне, но у того изо рта течет кровь. Он строит мне рожу и пожимает плечами, показывая на рот. Потом уходит. Я ничего не могу поделать. Марк тем временем погибает подо льдом — проваливается в сапфировые глубины, в озаренный звездами холод.

Просыпаюсь. Сколько часов мы уже едем? Три? Пять? Шесть? Десять? Мы можем быть где угодно: от Альп до Сицилии. А может, во Франции или Швейцарии. На моей голове по-прежнему капюшон. Я сажусь и сквозь ткань говорю:

— Я хочу пить. Мне нужно в туалет.

Не знаю, с кем говорю. Чувствую, что рядом есть и другие люди, но кто именно, я не знаю.

— Десять минут, — отвечает мне обезличенный голос, — вы должны подождать десять минут.

Голос принадлежит не юноше, что был здесь прежде. Это более взрослый человек и лучше говорит по-английски.

Мужчина оказывается прав. Через десять минут фургон останавливается, слышу, как открывают заднюю дверь. Меня вытаскивают наружу, по-прежнему в капюшоне, и спешно ведут через дорогу. Затем я понимаю, что нахожусь в огромном, отдающем эхом здании. Но где?

Мы спускаемся на несколько этажей вниз. Я спотыкаюсь, но чьи-то руки крепко держат меня, направляя налево, направо, затем опять налево. Ощущаю запах затхлых коридоров. Это каменное здание, здесь пахнет как в каком-нибудь старинном месте. Замок? Монастырь? Где мы?

Заходим в комнату, хлопает дверь, с моей головы снимают капюшон. Передо мной стоит Энцо Пазелли в сопровождении молодой девушки.

Он смотрит мне в глаза и качает своей лысой головой, отчего трясется его двойной подбородок. Кожа мужчины исчерчена глубокими морщинами. Выглядит он невероятно древним, как и сама Италия. Энцо поворачивается к девушке и по-английски говорит:

— Дай ей еды, питья, а потом подготовь.

Энцо удаляется, не успеваю я задать хотя бы один вопрос.

Остается лишь девушка, одетая в белое. Ну конечно. Она дает мне минеральной воды в бутылке, я пью. Девушка с нежностью и состраданием улыбается мне и следит, как я утоляю свою жажду. Хотя, может, и не с таким уж состраданием. Когда я спрашиваю, что будет со мной, она ничего не отвечает.