Долгий сон

Он сам почувствовал, как предательски дрогнул голос:

— Ты бы еще шубу надела.

Девушка, едва приподняв голову, негромко ответила:

— Я знаю, что секут… голую. Я так легла, потому что… Сними их сам!

Молча наклонился, молча взялся жесткими пальцами за тонкую ткань. Словно сам себе проговорил: — Такой ерунды моя дочка носить не будет… — и одним движением просто порвал трусики, отбросил в сторону клочья ткани, выпуская на свободу налитые полушария крепкого, уже по-настоящему женского зада. По-хозяйски огладил тело от шеи до колен, пришлепнул ладонью по попе…

— Красивая ты выросла, Светик!

Под ладонью дрогнули горячие бедра:

— Я для тебя росла! Не ласкай пока, папка, наказывай! Ну же, бей меня! Бей!

…И он поднял ремень. Коротко жахнула по голому телу тяжелая полоса, так же коротко и сильно дрогнули напряженные ноги. Света приподняла лопатки, напряглась еще сильнее, но негромко и властно прозвучали его слова:

— Не бойся, Светик. Лежи ровно…

— Я не боюсь. Бей сильнее! Бей меня!

Вот теперь, со второго удара, он действительно начал ее бить… Ремень тяжело врубался в тело, печатал широкие полосы, выбивал из груди девушки короткие трудные стоны:

— М-м… М-м…

Она круто вскидывала зад, била ногами и все сильней изгибалась в стороны: ремень хлестал с такой силой, что медные колечки на отверстиях ровными линиями рисовались на каждой широкой полосе удара…

После двадцати полновесных тяжелых ремней он хрипло выдохнул:

— Ну как, дочка? Не сладко, когда ремнем по голеньким булочкам?

— От тебя — нормально… — прерывающимся голосом ответила девушка, — только ты всегда будь… строгий…

— Я свое слово держу, Светик. А теперь — на память, чтоб знала, как оно не только по задним булкам. Готова?

— Да…

— А вот так оно будет по спинке! — трижды подряд хлестко и сочно уложил тяжелый ремень на вздрагивающее тело…

— А вот так — по плечикам! — хлещет по лопаткам, оставляя жаркие полосы.

— А вот будет по ляжечкам! — и Светка, мучительно охая, судорожно дергается от ударов по ляжкам…

Закончив «ознакомительную» порку, мужик несильно пришлепнул ладонью по горячим от ремня половинкам:

— Запомнила?

— Запомнила. Больней всего, когда по плечам.

— Это потому, что ремень с медяшками, и бьет этими медяшками по лопаткам. А вот если наказывать розгой, то больней всего по спине будет. Ладно, вперед зарекаться не будем.

На третий день после этого Света нашла у себя в спальне аккуратно перевязанный пакет. В нем оказались гарнитуры очень красивого и явно дорогого белья. Неловко смутившись от бурных проявлений девичьего восторга, отец оправдывался: — В таких задрипанных трусах тогда легла… Не может мой Светик в плохом ходить!

— Можно я прямо сейчас примерю?

— А в чем проблема? Красуйся, для того и куплено!

Еще через пять минут она снова повисла у него на шее, болтая ногами: кружевное белье не просто «сидело» на ладной девичьей фигурке, а делало из нее настоящую кооролеву красоты, и Светка это мгновенно поняла всем своим женским существом. По очереди она примерила все комплекты, то и дело мелькая то в спальню, то в зал переодеваться.

Мужик с нескрываемым удовольствием оглядывал дочку в каждом новом гарнитуре: вот этот, черный, плотно и красиво облегает бедра, вот этот небесно- голубой чашами подымает налитые груди. А вот этот… Ну, этот просто все напрочь открывает: ниточка на сосках, крошечный лоскуточек на лобке и ниточка на талии. Светка провела ладонями по телу, повернулась кругом, потом еще раз, прошлась по комнате и то-ли смущенно, то-ли восторженно сказала:

— Па-ап, я в нем… Хуже, чем совсем голая!

— Ну почему — хуже? Такую красу прятать — грех. Ты только, того… На мелочи ее не разменивай! Краса уйдет, у разбитого корыта и останешься, если по-уму не жить!

Света минутку молчала, потом откинула с лица рассыпавшуюся волну волос и серьезно ответила:

— Не разменяю. Ни по мелочам, ни по крупному… Ты только научи меня жить, по всем статьям научи…

— Научу, дочка. Это как бог свят, научу. Однако… однако это трудно, Светик. Чтобы круто жить, надо поначалу в такой грязи изваляться, через такие муки пройти, что ты пока и не зарекайся. Жизнь покажет, что к чему.

— А пусть начнет показывать… вот прямо сейчас! Если через тебя покажет, то вот прямо сейчас, или когда угодно и как угодно! Только чтоб без пустых обещаний и на полном серьезе!

Он передернул плечами, на минуту задумался, потом кивнул головой:

— Будь по-твоему. Точней, уже по-нашему. Только не гони лошадей — насчет «прямо сейчас», всякому овощу свой фрукт…

2002 г.

Он был точен, как электронные часы. Даже когда обиженно ревели машины в многочисленных зимних пробках, он умудрялся не опаздывать. И она старалась не подводить его, подстраиваясь под ненарочитую, но такую стабильную пунктуальность мужчины. Никогда не просила задержаться, остаться на вечер или тем более на ночь…

У Него была семья, у нее — все впереди, или как ей казалось — будет все впереди. Двадцать лет не возраст, даже если твои бестолковые подружки уже в 16-17 лет повыскакивали замуж. Но у нее другая цель, другая жизненная задача и времени не много, ни мало: просто еще все впереди. Надо просто не лениться, надо только работать над собой и, по-возможности, над окружающим жестоким миром.

Они познакомились… Господи, да кому какое дело до того, как они познакомились? Главное, что они поняли друг друга, и она с радостью и готовностью посвящаемой в новую религию решительно последовала по тому пути, который он стал указывать. Не прошло и нескольких месяцев, как его помощь, советы и подсказки стали приносить такие ощутимые плоды, что ей самой не верилось. И даже закрадывалась в сознание мелкая обидка: ну как я сама не додумалась, как сама прошла мимо таких идей, находок, действий? И училась у него еще решительнее, еще старательнее, ни разу не поставив под сомнение его право решать и делать с ней все, что ему угодно…

И этот ежедневный ритуал, этот час на двоих настолько вошел в ее жизнь, что она с удивлением оглядывалась назад и задавалась вопросом: ну где же ты был раньше?

Он приходил ровно в семь. Неторопливо проворачивался в замке ключ: еще несколько месяцев назад она дала ему личный (Наверное, дома сказал, что от гаража — ключ-то увесистый!). Но даже если бы он пришел без пяти семь и открыл дверь мгновенно, то не смог бы упрекнуть ее в непослушании или неисполнительности: она уже ждала его, как положено…

Она лежала на зеленом коврике в длинной и узкой прихожей стандартной двухкомнатной квартирки. Лежала на животе, послушно скрестив протянутые вперед руки, ровненько и стройно вытянувшись всей молодой упругой фигуркой. Лежала послушная, ждущая и… конечно же голая. Так повелось с одной из первых встреч, когда в своей неторопливо — вежливой манере пожурил ее: