Константин Фрес - Мой нежный враг

Психуя и ругаясь, рыча сквозь сжатые зубы самыми грязными словами, она неслась по ночным полутемным комнатам, наполненным лунным зыбким светом и стонами, более чем откровенными, и призывала, словно исступленный верующий:

– Дамиан! Ну, где же ты, ублюдок Сатаны? Это все ты придумал, засранец, и тебе и дела нет до того, что кто-то мучается из-за тебя!

Она отыскивала старейшину демонов, металась по полутемным апартаментам, хотя точно знала, где он.

На Обряде Обращения. Самое гадкое, самое извращенное, самое грязное действие… Обычно глядя на него, Лили испытывала лишь брезгливость, но порой то, что там происходило, тонкая смесь страха, стыда, наслаждения и мучений заводили ее. И она наслаждалась каждым всхлипом терзаемой жертвы.

Но только не сегодня. Сегодня ее выворачивало от мысли о том, что она может увидеть корчащееся тело, и – подумать страшно! – над ним Итана. От мысли о том, что он может именно сегодня участвовать в оргии, Лили хотелось выть и орать, раздирая себе ногтями грудь.

Еще одна извращенная выдумка Дамиана. Пока демоны развлекаются и служат ему, демоницы поджариваются в огне ревности.

– Злобный извращенный ублюдок!

Ее слова звенели в мертвенном лунном свете, и Лили словно наяву увидела ухмылку на его красивом, но холодном, словно мертвом, лице. Ему бы понравилось, что Лили роняет злые горячие слезы ревности…

Стоны жертвы она уловили обостренным слухом издалека, и, бегая в поисках Дамиана, Лили надеялась, что он уже закончил. Но надеждам ее не суждено было сбыться.

Чутье демоницы привело ее к дверям в Большой Зал, и Лили зажмурилась, прежде чем открыть их.

Большой Зал, или главный, походил то ли на карьер, в котором жадные люди добывают алмазы, то ли на девять кругов ада. Сегодня все ярусы-ложи, окружающие сравнительно небольшую площадку внизу, были заполнены демонами, мужчинами и женщинами. Их глаза мерцали во тьме, они шумно дышали, их страдания и похоть перемешивались в изысканном и порочном коктейле.

Внизу, на жертвенном столе, была привязана жертва.

Обнаженная женщина.

Ее растянутые в разные стороны руки и ноги были крепко схвачены ремнями, рот, из которого рвались рыдания и крики, заткнут резиновым кляпом в виде веселенького ярко-красного шарика.

Женщина умирала от страха и стыда. Она рвалась из своих пут, старалась сжать колени и спрятаться, прикрыться, но у нее не получалось. Все, что ей удавалось – это извиваться, судорожно и возбуждающе.

Ее бедра заметно тряслись, белая кожа блестела от пота, по некрасиво перекошенному лицу текли слезы, целые ручьи слез, и Дамиан, прогуливающийся мимо жертвенного стола, нет-нет, да утирал ее лицо платком.

Он не притворялся ни бизнесменом, ни богатеем, ни тусовщиком.

К одежде этого мира он испытывал брезгливое отвращение.

Черная кожа одевала его стройное, статное тело. Костюм его был изысканным и угрожающим. Светлые волосы лежали на плечах, словно лучи луны. Холодные серые глаза бесстрастно смотрели на жертву.

«Невинная жертва в последнем кругу Ада, – насмешливо подумала Лили, поспевшая к самому началу ритуала. – Иронично! С кем ты споришь, с кем ты меряешься могуществом, больной ублюдок?»

Меж тем Дамиан обвел собравшихся холодным и безразличным взглядом и произнес звучным голосом, что взлетел к далекому потолку:

– Добродетельная женщина… впрочем, что она считала добродетелью? Вы ведь замужем, милая?

Его узкая ладонь коснулась ее спутанных волос, и женщина, вздрогнув, часто-часто закивала головой, надеясь, наверное, заслужить себе помилование своей покорностью.

– Замужем, – почти ласково произнес Дамиан, всматриваясь в полные стыда и слез глаза. – То есть, на ложе с мужчиной ты ложилась. Уже не невинна. И знаешь, что происходит в постели. Так отчего же ты рыдаешь?

Она услышала его слова и взвыла еще громче, зажмурившись. Тело ее снова стало извиваться, и Дамиан с нескрываемым удовольствием огладил его, влажное и холодное.

– Замерзла, – отметил он. – Ну, ничего, скоро тебе будет даже жарко. Потому что тебя будет греть не один мужчина, а несколько.

Он щелкнул пальцами, и из темноты к жертвенному столу выступили сразу несколько обнаженных мужчин. Они были возбуждены; скудный свет играл бликами на их телах, красоте которых позавидовали бы и самые идеальные античные статуи.

– Отчего ты орешь? – уже грубо спросил Дамиан. – Неблагодарная… я даю тебе самое лучшее, что у меня есть! А? Что? Что ты там бубнишь? Я не понимаю ни слова!

Он склонился над ее залитым слезами лицом и сделал вид, что прислушивается. Его светлые волосы легли рядом с ее волосами и смешались, как смешиваются волосы любовников на подушке.

Лили, наблюдающая это представление, усмехнулась. Она точно знала, что Дамиану не нужно прислушиваться, чтобы знать все самые потаенные мысли этой женщины.

– Ничего не понимаю, – брезгливо произнес он, наслушавшись вдоволь ее всхлипов и жалких стонов. – Хорошо, я освобожу тебе рот, если ты обещаешь мне не вопить. А если ты разорешься, как ослица, я отрежу тебе язык. Поняла?

Жертва часто-часто закивала, подвывая от ужаса и заливаясь слезами, и Дамиан неспешно и почти благоговейно приподнял ее голову и расстегнул застежку на ее затылке.

Алый мячик с рыданиями вылетел из распухших губ. Дамиан вопросительно приподнял брови, и женщина стихла, вся содрогаясь от ужаса.

– Ну? – нетерпеливо произнес он. – Что тебя так пугает?

Она что-то невнятно пискнула, и Дамиан обернулся к демонам.

– Ее пугает количество мужчин, – громко объявил он всем. – Она боится, что не вынесет и умрет, когда они все разом за нее примутся. А они примутся за нее все, это я вам обещаю! Но разве можно умереть от наслаждения?

Он снова склонился к рыдающей женщине, она снова что-то невнятно пискнула.

– Она боится, – произнес Дамиан, – что следующие полчаса станут для нее самыми мучительными и самыми страшными в ее жизни. Она не хотела бы умереть в муках… – он свысока глянул на жертву. – Хотя я неоднократно говорил ей, что мы собрались тут затем, чтобы подарить ей любовь… Любовь, а не боль, как это делал ее муж. То, что она принимала за любовь, не приносило ей ни удовольствия, ни удовлетворения, ни радости. Так в чем же смысл твоей добродетели, женщина? В чем смысл твоей верности этому мужчине, если он не мог и не хотел любить тебя как должно? И любовь для тебя представляется сплошной болью? Ты ведь не испытывала экстаза никогда?

– Нет, – еле прошелестела несчастная.

– Ну, так мы сейчас это исправим. Он ведь называл тебя фригидной коровой, так?

Лили усмехнулась, отвернула лицо.

«Он умеет запудривать мозги! Болтун…» – подумала она безо всякого почтения.