Константин Фрес - Мой нежный враг

– Ты что, – рычала рыжая, скаля острые, как кинжалы, клыки, брызжа слюной, как бешеная собака. – Ты что, пожалел эту… для меня пожалел?!

Она вопила, рычала, извивалась и корчилась, словно Итан не руками ее держал, а накинул на шею удавку из колючей проволоки. Весь вид рыжей говорил о том, что ей невыносимо больно терпеть наказание от Итана, и Ева испытала подобие удовлетворения от того, что та, что хотела так запросто оборвать несколько жизней себе на потеху, так жестоко наказана.

«Умница, мальчик, – подумала Ева с нехорошим удовлетворением, невольно наблюдая экзекуцию. – А теперь возьми со стола перечницу с чили и отымей эту суку в задницу, чтоб ее припекало по поводу!»

Итан молчал, все так обворожительно улыбался, глядя в лицо рыжей, стиснутое его безжалостной рукой.

– Да, – отчетливо произнес он, не без удовольствия глядя в ее взбешенные глаза. – Пожалел. Тут все мое; я решаю, что и с кем можно делать, а не ты. Так что не смей больше делать что-то без моего одобрения. Поняла?

Рыжая взвыла так, что заглушила музыку.

– Это всего лишь игрушки! – взвыла рыжая яростно, извиваясь. – Эти тупые, пустоголовые люди!..

«Сама тупая овца, – мысленно огрызнулась Ева. – Злобная тупая пизда. Ничего другого, кроме убийств, придумать не можешь? Наркоманка обдолбанная!»

– Это мои игрушки, Лили, – медленно произнес Итан, всматриваясь в плюющееся яростью лицо рыжей, – и я больше не разрешаю тебе их ломать. Ни одну из них без спроса. Поняла? Если ты ослушаешься меня, я раздеру тебя безо всякого сожаления, и утоплю в церковной купели. Поняла?

Рыжая корчилась под его рукой, и остолбеневшая Ева почему-то подумала, что у безжалостного Итана, наверное, отросли когти и прокололи нежное лицо зарвавшейся рыжей до самых костей, заставив красотку корчиться и выть от боли.

«О, прости, Итан, – мысленно произнесла Ева, вся дрожа. – В вашей паре яйца явно у тебя. Я и не подумала, что ты разрешаешь, а у этой дуры просто мозгов не хватает сообразить, кто из вас главный! Два-один в твою пользу!

– Спасибо, Ева, – вдруг небрежно ответил Итан, отшвырнув Лили на место одним легким движением руки. – Не забывай, Лили: ты пользуешься тем, что я разрешаю тебе брать. Без меня ты ничто и не над чем власти не имеешь. Поняла?

Он склонился над ней и снова встряхнул ее за грудки так яростно, что у рыжей зубы чакнули, словно от сильного озноба.

– Я не слышу ответа! – прорычал Итан, снова дернув ее.

– Поняла, – задыхаясь от злобы, прошептала рыжая. Она тяжело дышала; ее алые волосы словно поблекли, подернулись пеплом, она потускнела и посерела, и Итан, опустившись в свое кресло, брезгливо махнул в ее сторону рукой.

– Пошла вон, – грубо велела он. На удивление Евы, Лили не стала сопротивляться и спорить. Она молча поднялась и ускользнула, как побитая собака. И модели разбежались, звеня отпущенными Итаном цепочками.

– Присаживайтесь, Ева, – небрежно произнес Итан, снова подняв пылающий хрустальный кубок и пригубив его.

«О господи, да он огонь пьет! – мелькнуло в голове у Евы. Ноги ее подогнулись, она без сил плюхнулась в кресло рыжей, которое ей показалось обжигающе-горячим, нагретое ее телом. – Кто ты такой, милый?! Фокусник, иллюзионист, гипнотизер?!»

Итан снова пригубил кубок и нарочито медленно, картинно втянул синие языки пламени, проглотил их и сладко облизнул красивые губы. Его черные глаза внимательно смотрели на Еву без тени смеха.

– А еще есть предположения насчет того, кто я такой? – поинтересовался Итан, попивая пламя.

– Что вам нужно от меня?! – выпалила Ева, нервно стискивая колени.

Нагретое рыжей кресло кажется Еве раскаленным камнем, на котором сидеть не то, что неудобно – невыносимо. Напряженные плечи едва не сводит судорогой. Мысли в голове носятся, как ошалелые, путаются, и все, как одна, неприятные. Чувства случившегося несчастья не покидает Еву, она тоскливо думает о том, что эту работу, конечно, потеряла (да и к лучшему!), а значит, средств рассчитаться с долгами у нее нет.

И Итан… он напрягает больше всего.

Ему все равно, какие страхи и сомнения гложут ее, Еву. Ему безразлично, что она умирает от страха, потому что ей чудятся шаги директора заведения, который в гневе мчится, чтобы с позором вышвырнуть ее прочь из своего клуба. Это было бы невыносимо стыдно, страшно и так же невыносимо хорошо. Потому что за дверями этого поганого места можно вздохнуть свободно и всплакнуть от облегчения.

«Да уже скорее бы! – молится Ева. – И кончится эта пытка! Должен уволить; персоналу этой пафосной забегаловки точно не разрешается сидеть рядом с гостями…»

Итан с интересом смотрит на Еву, потягивая отвоеванный у рыжей коктейль.

– Это заведение принадлежит мне, – смеется он, снова угадывая ее мысли. Ева едва сдерживается, чтоб не присвистнуть. Так вот куда, в чей карман, утекают все денежки за дорогое элитное пойло! – Поэтому здесь только я решаю, что можно делать обслуживающему персоналу, а что нельзя. Но доход от этого клуба – это капля в море, Ева. Капля моих доходов.

Грозные шаги директора клуба из воображаемых стали вполне реальными. Ева вжалась в сидение, услышав сипение рассвирепевшего толстяка, который принимал ее на работу. Он мчался собственноручно сдернуть ее с кресла гостьи и извиниться перед Итаном.

Она уже ощутила на своем запястье его жесткие волосатые пальцы, стискивающие ее руку до боли, но Итан остановил эту гору жирного мяса одним только взглядом черных жестоких глаз.

– Пошел вон, – рыкнул он, к большому удивлению Евы обнажая такие же острые, как у рыжей Лили, клыки. – Эта девушка со мной! Мог бы догадаться и не портить нам настроение. Видишь, ты напугал мою даму, болван!

Толстяк, задыхаясь от быстрого бега и страха, подобострастно согнулся чуть не вчетверо, кланяясь, и отступил. Ева снова осталась наедине с Итаном.

– Сегодня вы – моя гостья, Ева, – небрежно продолжил он, облизнув горячую сладость с губ и проводив недобрым взглядом директора клуба. – Расслабьтесь и не переживайте. Я не хочу, чтобы что-то портило вашу красоту. А страх… он искажает ваши черты. Вы становитесь холодной, жесткой и неприступной, Ева. А дочери Евы хороши не этим, нет.

Ева, завороженная его словами, вдруг обнаруживает, что он переместился и теперь сидит рядом с ней, на подлокотнике кресла, и склонятся к ней так близко, что она чувствует сладкое, как самый желанный яд, дыхание мужчины.

Сладкое и горячее.

В нем все еще полыхает коктейль, пьянящий и невероятно вкусный.

– Дочери Евы, – промурлыкал Итан, словно играя, поправив локоны Евы, лежащие на ее плече. Он откровенно любовался девушкой, беззастенчиво рассматривая ее. – Они должны быть мягкие, теплые, податливые. Они полны солнца и света, так и льнут, а в глазах доверчивость, такая же бескрайняя, как море.