Каролина Шторм - Запрети себя любить

– Ксюша, ты моя девочка, – шепчу ей на ушко, а потом прикусываю его зубами. Не больно. Хотя желание оставить на её прекрасном теле свои следы очень велико. Пусть видят все, что она мне принадлежит! И если кто-то осмелится её коснуться, я…

Нет, она этого никому не позволит. Она любит меня.

Подхватываю мою девочку на руки и опускаю на кровать. Она упирается кулаками, но я развожу её руки в стороны и крепко зажимаю их в запястьях. Теперь ей некуда бежать. Зубами вцепляюсь в её футболку и тяну вверх. Я мог бы сорвать с неё эти тряпки, вконец обезумев и озверев. Но мне хочется, чтобы она согласилась. Никогда никого не насиловал. А сейчас впервые хочется.

– Разве ты не хочешь заняться любовью? – жаром дышу ей в лицо.

– Паш, мне нельзя.

– Почему?

Действительно, что может помешать нам сделать это? Потом до меня доходит.

– У тебя женские дни?

– Да, – отводя взгляд, говорит Ксюша. Я дурак, не понял сразу. Конечно, она этого стесняется. Наверное, никогда с мужчиной об этом не разговаривала. Это у меня ни стыда ни совести. Но она же совсем другая.

К этому невозможно привыкнуть. С этой девушкой каждый раз приходится себя останавливать и… слишком много думать.

Однако желание моё не утихает. И даже это маленькое препятствие не может помешать.

– Ксюш, мне всё равно, – снова наступаю я.

– А мне нет! – возмущается моя маленькая.

– Ты просто никогда это не пробовала.

– Зато ты всё перепробовал!

Усмехаюсь.

– Нет, не всё. Но с тобой я бы не отказался.

Она молчит, хмурится. Вот упрямая!

– Так, если ты сейчас не согласишься, я тебя силой раздену.

Она по-прежнему молчит. Тогда я начинаю приводить свою угрозу в исполнение. И стаскиваю с неё джинсы.

– Паша, нет! – кричит Ксюша. Я не слышу. Тогда она сдаётся. – Хорошо! Я разденусь сама.

Это мне и нужно. Отпускаю её. Помогаю снять футболку. Дальше Ксюша отворачивается и снимает остатки одежды. Я вижу, что ей безумно стыдно, что она никогда бы не согласилась сделать это по своей воле. Но в то же время меня это умиляет. Где ещё встретишь такую, как она? Все, кого я знал, давно утопили свой стыд и свою честь на дне такого же гранёного стакана, что у меня на столе.

Я вновь опускаю её на кровать. На этот раз бережно. Теперь мне не нужно её торопить. Она сказала «да». Моя хорошая…

Лёгкое напряжение. Она запрокидывает голову назад. Всегда вначале больно. Она не привыкла. Если это делать регулярно, тогда – да. Но Ксюша только со мной. Других у неё точно не было. Я чувствую это.

Постепенно и ей становится хорошо. Она расслабляется. Обнимает меня руками. Мне хочется испробовать с ней многое. Как жаль, что времени на это нет. Но Ксюша… Ты такая бесконечная!..

И я люблю тебя.

Прости…

С придурком пьяным бороться сложно. А трезвый я, наверное, ещё хуже.

Она закрывает глаза. А мне бы хотелось их видеть. И смотреть, смотреть в этот омут бездонный!..

Ты – моя радость, Ксюша.

Я в ней до самого конца. Так бы и остался. За дверью, кажется, шаги. Если сюда кто-нибудь ворвётся, я убью его.

Время, Паша… Уже истекло.

Поднимаюсь и ещё секунды смотрю на неё. Она бы прикрылась по обыкновению, но здесь чужая постель и всё чужое. А мне приятно видеть её такой. Я быстро одеваюсь, поднимаю с пола её вещи, протягиваю. Кажется, мне больше ничего не нужно. Получил, что хотел. Пора идти. Но почему тогда мне хочется остаться?

Обнимаю свою девочку, целую макушку, глажу волосы. И тихо, скорее, себе самому, чем ей, говорю:

– Эх, была бы ты чуть-чуть постарше…

– И что тогда? – она всё слышит. – Ты расстался бы со своей девушкой?

Выдыхаю.

– Ещё увидимся, Ксюша, – хочу поцеловать её в щёку, но она отворачивается.

– Нет!

– Капризная!..

– Ничего подобного. Просто ты так со мной обращаешься…

– Ну, извини, – широко улыбаюсь. – Такой я есть. Но тебе ведь это нравится?

– Мам, ты решила меня откормить?

Отправляю в рот очередной пирожок с мясом. Моя мама – самый лучший кулинар. А ещё она счастлива, что я вернулся домой.

– Ты похудел, сынок. Чтобы поправиться, надо хорошо питаться и набираться сил.

Матери все идеальны. Даже когда бывают злыми, рассерженными на своих детей. Мы всё равно любим их образ – добрый, нежный. Тот, что запомнился с самого детства. И потом несём его с собой всю жизнь.

Мне повезло. У меня всегда была хорошая, добрая мама. И я не представляю, как жили те, кто были лишены материнской любви. Например, наш Пашка. Да, у него есть мама. И она никогда его не оставляла. Но при этом была холодна. Я видел её однажды. Высокая, красивая женщина. У Пашки с ней мало сходства. Наверное, он пошёл в отца. Но суть не в этом. Его мать ведёт себя с ним как чужая. Подчёркнуто – отстранённо. И, вроде рядом, но – на расстоянии. Один-единственный раз она была в универе. Не помню, по какому поводу. А в общагу не приезжала за всё время ни разу. Мне странно было видеть Пашку, приезжающего из дома с пустыми руками. И я, и Юрка, и даже Толян – мы все что-нибудь привозили. Кто – картошку, кто – маринады. Готовили сами редко. В основном, девчонок просили. Но Пашка всегда был пуст. Зато деньги у него водились. Свои собственные, заработанные. На них он одевался, обувался и питался. А ещё больше – пропивал. Ну, в этом деле мы все мастера.

– Что говорит отец? – спрашиваю я. Мама накрывает на стол. И когда она только всё успевает?

– Не знаю, Женя. Ты сам с ним разговаривал?

– Он, вроде, непротив, чтобы я взял академ.

– Что ж, тебе решать. Осталось-то совсем немного. Четвёртый курс… Может, закончишь как-нибудь?

– У меня и так учёба – как-нибудь. Лучше не получается.

– Потому что ты этого не хочешь, – резонно замечает мама. – И тебе неинтересно.

– Мам, – беру её за руку, пытаюсь поймать взгляд, – а тебе самой что интересно?

– Мне? – она удивлена такому вопросу. – Да какие у меня могут быть интересы? Чтобы ты образование получил, на работу устроился. Смог бы сам себя обеспечить.

– И тогда ты уйдёшь от нас?

Глаза её печальные. Смотрят так грустно и очень устало.

– Женя, ты ведь уже взрослый. Я только жду, когда ты встанешь на ноги. А потом… Может, и о чём-нибудь другом подумаю.

– Ты с ним несчастлива? – спрашиваю я. Почему-то мне хочется, чтобы она сказала «да». Неужели я настолько не люблю отца, что желаю ему плохого?

Мама садится рядом, локтем опирается на стол, подпирает щеку ладонью.

– Честно говоря, я уже забыла, что это такое. Живу так, как надо. Задумываюсь, конечно, о будущем, но… Знаешь, с годами делаю это всё реже. Всё равно ничего не меняется. И ничего от меня не зависит.

– Но это же не так, мама, – возражаю я. А сам понимаю, что она права.

Я никогда не чувствовал в себе сил, что-либо изменить. Инерция – вот что меня движет. Сам бы ни за что не стал себя толкать. Откуда во мне такая пассивность к жизни, я не знаю. Как будто всё время скучно. И заняться нечем, и желания нет. Бывают вспышки интереса, но быстро уходят. И всё опять течёт размеренно, предсказуемо. А ведь меня это устраивает, раз я ничего не хочу изменить. На кого же тогда жаловаться?