Суфьян Бё - Я – твои ДНК-ангелы, детка!

Иными словами, как вы уже, должно быть, успели понять, появиться на свет как раз меня и угораздило-таки. И не только проявиться, но и провести. Сам по себе этот факт не из ряда вон выходящий, понимаю. Просто констатация – в конечном счете, жизнь похожа на лотерею. Как данность. Знать бы только, где поскрести монеткой, а над остальным ты уже не властен. Даже если попытаешься оставить ее в неприкосновенности и первозданной, так сказать, чистоте, все одно цифры останутся цифрами и сложатся в те комбинации, сложиться в которые им положено. И рано или поздно постучатся в твои двери, неотвратимые, словно океан, поприветствуют тебя своим беспристрастным «Добрый вечер», выволокут на лестничную клетку, а там… чума, война, голод, мор. И коровы.

Мои познания о Лондоне, как городе, никогда не отличались разнообразием. Что, учитывая мои регулярные в нем пересадки, даже для меня выглядит весьма и весьма странным. О Лондоне, как городе, я знаю только то, что в нем расположен аэропорт Хитроу, через который – случается и такое – следуют рейсы в Кефлавик, Исландия; что движение в нем левостороннее; а самые дешевые мотели наряду с борделями и миленькими стрип-клубами расположены в Сохо (и меня они вполне устраивают, поверьте; с тех пор как сотовая связь разрешила проблему тараканов, жизнь нищебродов и белых воротничков, балансирующих на грани бедности, существенно упростилась… если, конечно, им не случилось родиться в какой-нито экзотической стране пожирателей цикад и многоножек).

Так уж сложилось, что у меня чрезвычайно узкая специализация, требующая крайней степени жертвенности, верности и вовлеченности. И вся прочая лишняя информация отбраковывается уже на подступах к моей памяти, так и не успевая толком в ней укорениться.

Но, впрочем, я отвлекся. На назойливый и липкий смрад, повисший на лестничной клетке так, словно целое стадо толстух разом вдруг решило высушить три тонны одеял, в которые до этого на протяжении долгих шести лет были завернуты их толстокожие тела; на пустоту и бездушность улицы, пересекаемую только кротостью зрачков, зыркающих из замочных скважин дверей и щелей в жалюзи, накрепко запечатавших окна вокруг и повсюду. От подъезда до Пунто мне предстояло пройти 100 метров. Или 109,36 ярдов – как вам больше понравится, тут ведь все зависит от системы счисления. Хотя, положа руку на сердце, 100 метров мне кажутся более симпатичными. На целых тридцать шесть десятых и одной девятки до запятой.

Школьная дистанция, отделяющая пещеру обитания от консервной банки – верные укрытия в моих бесчисленных скитаниях в объятиях нескончаемого кошмара.

Открытые пространства, закрытые пространства. Назойливая злокозненность ландшафта. И птицы, пикирующие с этого чертового неба на мое беззащитное и многострадальное темечко. Ах! Пожалуй, что, это мой самый главный страх и ужас. Потому-то мне и приходится рядиться в котелок и тесный костюм – тем самым я создаю хотя бы иллюзию нахождения в спасительной и тактильной ирреальности комнаты (буддисты называют это состояние таковостью, определенно), и получаю возможность хотя бы на несколько часов выбираться из помещений, чтобы выполнить свои должностные обязанности.

Откупориваю флягу, делаю глоток, закручиваю крышку – благо, опустевший отель в состоянии побаловать своих постоянных и назойливых клиентов адекватным ситуации объемом алкогольных напитков. Плотнее нахлобучиваю котелок и, поражаясь собственной разносторонности и одаренности, закуриваю плохонькую сигарету. Пробежка – ключ – пунто. Точки привычно складываются в спасительную прямую – главное вовремя перейти на бег.

Чего-чего, а бегать я всегда умел. Детская привычка. Безотказное боевое искусство, стопроцентно гарантирующее целостность и неделимость обожаемого материального тела во всем многообразии нервирующих ситуаций. Будь то какая несуразность в темном переулке, или же пьяный махач в полуночном баре, под завязку набитом оголтелыми футбольными фанатами конкурирующей команды. Хотя, здесь я, пожалуй что, слегка погорячился. Моя стопроцентная гарантия истекла аккурат к шестому классу школы. Она-то и привела в результате к обилию фобий и взаимному недопониманию со всем внешним миром в лице рыбок-птичек-собачек. Так что предлагаю сойтись на 95,9%. Как по мне, чудесная цифра. Стабильный процентный вклад. Как цены в «Магазине на диване».

К шестому классу я прослыл безупречным бегуном. Мною даже успели заинтересоваться две-три районные спортивные школы. Большая честь, как может показаться со стороны. Но их предложениями я воспользоваться не успел.

Когда тебе двенадцать, и в графе «половая принадлежность» ты уже с полной уверенностью можешь нацарапать мужественное «М», в твой лишенный прошлого мирок врубается грандиозная чехарда увлечений и интересов, чуть более чем полностью составляющее смысл твоего незрелого и бессистемного существования. Факт. Чуть меньшее их количество существенно упростило бы твое возмужание и уж точно избавило бы его от насущной необходимости в постоянном медицинском надзоре. Идеологи нудных, исполненные седых голосов, называли это взрослением.

Я выглядел старше своих лет, мудрее и краше. По крайней мере, мне самому так казалось. Безжалостное зеркало было иного мнения, и из раза в раз демонстрировало мне неказистую картинку зарождения моей мужественности. Мне оставалось утешаться тем, что жил я, как ни крути, в интереснейшее время.

Муниципальные школы всегда отличались непокорным нравом и весьма спорной внутренней иерархией, в хитросплетениях которой мне разобраться так и не удалось. По причине врожденного тугодумства и банальной человеческой лени. Накопленный опыт подсказывал, что в повседневной жизни политические амбиции мальчишек нередко приводят к стычкам, устрашающим, как пустующие ночные комнаты в многоквартирном доме районов «для бедных», и зрелищным, как эстафета Специальной олимпиады. В сферу же политики включалось абсолютно все: от районной принадлежности до музыкальных и спортивных предпочтений. Как результат – по родным подворотням бесцельно слонялось великое множество стаек подростков, зараженных трудно идентифицируемыми идеологическими пристрастиями, сводящимися всем своим многообразием к единственному оправданному желанию двинуть кому-нибудь в рыло. Прелестно. Я был в игре, ребята, я был в команде. В команде избранной, занимающей не самое последнее место в местной табели о рангах.

Я был рассудительным ребенком, и сразу смекнул, что зенит моего детства покоится на самом донышке нашего пригородного болотца – среди самых «скверных» представителей класса. Я не ошибся в их человеческих качествах. Прогадал во всем прочем.