Суфьян Бё - Я – твои ДНК-ангелы, детка!

Я был старательным учеником. Я научился срать с минимальными брызгами.

Кажется, в пору студенчества я даже стал кем-то вроде машинистки.

Да, мне есть о чем вспомнить. Захватывающая профессия.

Однако же, она позволила мне получать что-то вроде зарплаты, и обитать в каком-то подобии квартиры. Скорее, комнаты. На первом этаже. Зато – с прихожей и весьма кстати подвернувшейся дырой в полу.

На обилие «—то» в приложениях моего жизнеописания я смиренно закрывал глаза.

На столе материализовался черничный пирог и френч с кофе, заключенном в его прозрачном желудочке. Бармен предпочитал держаться от мертвецов подальше, но деньги остаются деньгами, даже сейчас, когда вся остальная планета так и норовит окончательно сорваться с катушек.

Сдается мне, любой человек, единожды столкнувшийся со стадом, обретает в некотором роде стойкость перед жизненными неурядицами, утлая лодчонка закаляется в штормах и схватках с морскими гадами. Однако же, на земле и на суше, встречи с живыми мертвецами, обыкновенно, не предвещают ничего хорошего. Бармен предпочел сорвать свой маленький сегодняшний куш, и уйти на попятную прежде, чем удача успеет от него отвернуться. Шестеренки застрекотали и защелкали – механические жалюзи преодолели две трети своего пути к асфальту. От входной двери остался утлый прямоугольник, залитый невзрачным и влажным светом с улицы.

– Мертвецы, Суфьян! Они молчат, как рыбы. Но у рыбин в твоем аквариуме, Суфьян, очевидно, совершенно иной характер. Я слышал, тебе случалось падать с высоких деревьев, жрать спиды, путешествовать в жабрах и разговаривать с китами. Смешные истории, Суфьян. Смешные и глупые. Я должен был замолчать навсегда, а вместо этого топчусь по этой маленькой планетке, свирепо убиваю шлюх, просиживаю штаны в барах, и трачу отпущенное мне бесценное время на бессмысленные перепалки с тобой.

Порог моих апартаментов от порожка «Frolic Room» отделяло ровно 345 метров. Или 377,30 ярдов. Я слишком хорошо чувствовал расстояния. Можно сказать, что отныне я мог мгновенно раскладывать собственные открытые ландшафты на отрезки и точки в любой системе счисления. Оставалось дело за малым: за их преодолением. Практически – задача невероятной сложности, если быть откровенным.

С каждым днем мне все больше и больше нравились метры.

Переехав в Дом, я первым делом купил себе топчан и лопату. Топчан – чтобы заменить старый матрас, оставшийся мне в наследство от предыдущего безымянного квартиросъемщика, либо не отличавшегося чистоплотностью, либо плодившего тараканов в собственной безумной башке так просто, из любви к искусству. И, прежде собственной смерти, решившегося выпустить их наружу. В матрас.

Должно быть, славный был парень. Религиозный и спесивый, как телевизионный проповедник.

Кроме тараканов, мне в наследство достались две вещи: Гидеоновская Библия короля Иакова и сгоревший, покосившийся дверной косяк между комнатами. Мой добрый, истово верующий друг спалил себя в дверях собственной комнаты, предварительно облившись бензином и нацарапав на стенах отрывки из Откровения Иоанна Богослова.

…и дано было ему вести войну со святыми и победить их; и дана была ему власть над всяким коленом и племенем…

И все такие дела.

За последовательность его действий я не ручаюсь. Результаты же внушали оптимизм и почтение.

Дыра в полу – из их числа, кстати.

В дыре я обнаружил много досок. После досок – неглубокую не то траншею, не то вымоину. В любом случае, фундамент дома давно и со всей очевидностью отчалил прочь от собственной тяжкой ноши, и не то траншея, не то вымоина оказалась заполненной обыкновенной землицей. Коричневатой. С червями.

Для нее-то я и купил лопату.

Я достиг того возраста, когда был способен генерировать гениальные идеи без перерывов на обед и сон.

Мой план был до безобразия прост и заключался в единственном слове. Тоннель! Мне нужен был тоннель, соединяющий мою квартирку и туалетную комнату «Frolic Room». Мало кому понравится, если в его баре вдруг появится внушительных размеров дыра аккурат в центре залы, напротив сцены. Против сортира же никто возражать не станет. Всего делов-то: одной дыркой больше, одной меньше.

Так я тогда думал.

Вход по эту сторону тоннеля можно было задвинуть чем-нибудь тяжелым. С замком и засовом, навроде всего того богатства, которым обыкновенно запирают канализации.

Вуаля!

Мой личный маленький курьер раз в неделю привозил мне семена ололиуков. Не бог весть что, конечно, но в сочетании со старым добрым белым вином, они, тем не менее, давали весьма сносный эффект с обязательными пространственными искажениями и шестичасовыми трипами по замкнутыми и закольцованным пространствам, надиктованным Тибетской книгой мёртвых. Копать под наркотой было сущим наказанием, потому как на каждое удачное погружение лопаты в грунт приходился десяток буддистских чертей, прущих в комнату с обратной стороны. Приходилось прибивать их тапком. И судорожно бормотать извиняющееся «…Ом Мани Падме…».

Как показало время, идея была глупой и неисполнимой. Простое вычитание из жизни трех с половиной недель.

Провиант в моем леднике стремительно сокращался, а вероятность мучительной голодной смерти – иначе – все возрастала.

Однажды я просто вышел из дома и короткими перебежками добрался до продуктовой лавки на углу улицы. На воле шел дождь, бесновались громы и молнии; на мне был плотный черный котелок, надежно скрытый от капель воды широкими куполом зонта. Я купил батон колбасы, хлеб, упаковку чая и маленькую порцию темного эля.

Антураж дома, тем временем, пополнился неравномерными кучками земли и внушительных размеров могилкой полтора на два, точно между комнатами. Чуть позже она сыграла определенную роль в моей жизни – я хоронил в ней кошек.

Пока же все это меня мало интересовало: замысленный тоннель отныне пролегал в теплом перегное моих собственных мозгов.

– Не мели чепухи, Начо. Тебя не пустили в рай, а для растопки ты слишком тщедушен. Теперь валандайся по планете, на которой никому и никогда до тебя не было никакого дела…

– Я не успел их придумать, Суфьян, ты же знаешь: большая гонка за крохотной пригоршней долларов. А вся эта мишура с рогами и нимбами никогда не выходила за пределы наших твердолобых голов,… что, в некотором роде, делало ее более реальной, чем этот большой безумный мир. Особенно в пору обострения массовой шизофрении. Все твои помойки вместе взятые могли бы послужить чудеснейшим конструктором для твоих же кущ, но и ты тоже, как я погляжу, не особо торопишься со строительством благородного посмертия. Хотя, кому, как ни тебе, стоило бы озадачиться этим в первую очередь?