Анна Замосковная - Сокровище чародея

Это письмо странно подействовало на Беру. Со случившимся она не примирилась, но это проявление заботы её изумило. Она и подумать не могла, что Кнэфу есть какое-то дело до того, что отец на неё разозлится.

Записку Бера забрала из страха, что родители удумают её с Кнэфом сосватать, но оставила на случай, если гнев отца будет слишком велик. Она ещё раз перечитала удивительно ровно и аккуратно написанные слова. Бера считала, что принцы только диктуют письма секретарям, и почерк у Кнэфа от недостатка опыта должен быть кривым.

Она не знала, как к этой записке относиться: в Стражериуме она пресекала любые проявления снисходительности, предупредительности и прочих присущих общению мужчин с женщинами вещей, а эта забота Кнэфа напоминала поблажку: по мнению Беры, если бы Кнэф проредил погреб отца своего приятеля-мужчины, он не стал бы извиняться перед его отцом. По внутренним правилам Беры она должна оскорбиться, ведь Кнэф посчитал её неспособной справиться с проблемой самостоятельно, вступился за неё, как мужчина за женщину.

Устраивать шум из ничего Бере тоже не хотелось: вдруг Кнэф поступил бы так и с приятелем-мужчиной? Кто их знает, этих южан такеметцев.

«Как всё это сложно!» – Бера тряхнула головой и вернулась в свою разгромленную комнату. Помедлив, принялась за уборку, стараясь не думать о Кнэфе. Но невольно продолжала гадать: он так отписался бы в любом случае или заступился за неё, потому что она девушка?

***

Не снимая капюшона с приметных рыжих волос, Кнэф сидел у решётчатого окна, выходившего на границу с нижним городом. Туда только что прошёл небольшой отряд дружинников солнца.

«Значит, об убийстве заявили», – мрачно констатировал Кнэф и покосился на свою спутницу, потерянно смотревшую в стол.

В таверне было всего несколько человек, но обслуживали всех медленно. Высокая подавальщица принесла им по тарелке с печёными овощами и кружки с сидром.

В животе Кнэфа заурчало, он поморщился и осторожно подцепил деревянной ложкой тёмные куски земного клубня.

– Рассказывай, – велел он и откусил.

Приправили овощи только солью, привыкшему к южным специям Кнэфу клубень показался безвкусным. Девушка не шевелилась. Кнэф уже жалел, что потащил её за собой дальше границы нижнего города.

– За что ты хотела его убить? – мягче попробовал он.

Мягкое поведение давалось выросшему во дворце Кнэфу сложнее, чем казалось со стороны. За годы опалы и службы в Чаруме он научился общаться с любыми людьми на равных, но чем ниже статус собеседника, тем труднее давалось Кнэфу непринуждённое общение, а девушка не только бедной одеждой, но и поведением напоминала ему рабыню, живую вещь – как называли их на языке его родины. Старые привычки восставали в нём, требуя соответствующего к ней обращения.

Она опять закрыла лицо руками. Кнэф тяжело вздохнул.

«Надо дать ей денег и отправить подальше из Гатарха. – Он снова попробовал есть безвкусные овощи, но быстро сдался. Хлебнул кислого до слёз сидра и, сплюнув гадость назад, отставил кружку. Снова уставился в окно. – Хотя умнее, конечно, убить».

Он покосился на спутницу и мотнул головой, отказываясь от подлого выхода из ситуации. К тому же Кнэфу было до зуда интересно, почему девушка явилась убить старика.

– Что он тебе сделал?

Она схватилась за кружку и, морщась, выпила весь сидр. Кнэф подтолкнул свою порцию. Но после неё девушка снова закрыла лицо руками и застыла.

«Надо уходить, – Кнэф потирал пальцем стык досок в столешнице. – Я и так задержался…»

– Я работала у него подавальщицей, – прошептала девушка в руки. – Однажды… там гуляли контрабандисты, они захотели меня, а он согласился отдать меня за плату, и они всю ночь меня… И сам воспользовался. Запер в подвале. Родителям сказал, что я ушла с ними, а сам держал меня там. Год, целый год он мучил меня, заставлял обслуживать себя, а потом продал в бордель. В Гатархе запрещено торговать людьми, но это не помешало ему меня продать, а им купить. И вот я сбежала, чтобы убить его, а он… он… – Она всхлипнула. – Я ему яйца отрезать хотела. Представляла, как он будет молить о пощаде, корчиться от боли, а он просто сдох.

Девушка уставилась на Кнэфа осоловевшими глазами:

– Как он посмел сдохнуть прежде, чем я отомстила? Он ведь… он просто сбежал из моих рук. – Она опустила взгляд на свои дрожащие пальцы. – Я ведь терпела всё это, выжила только чтобы убить его…

– И что ты чувствуешь?

Кнэф подался вперёд, вглядываясь в покрывшееся красными пятнами лицо девушки.

– Что? – прошептала она.

Зрачки её расширились, превратив глаза в две чёрные бездны.

– Ты рада его смерти? – Кнэф сцепил пальцы. Дыхание его участилось. – Тебе стало легче?

Она потупилась, прислушиваясь к себе. Пожала узкими плечами:

– Не знаю… Какая-то пустота, – она приложила ладонь к груди. – Я хотела сделать это сама, своими руками. Видеть его глаза. Понимаешь?

– Понимаю, – вздохнул Кнэф и невидяще уставился в окно. – Прекрасно понимаю.

Внутри у него всё горело, он не отказался бы хлебнуть хорошего головокружительного вина, но на границе с нижним городом об этом нечего и мечтать.

Судорожно вздохнув, девушка привалилась к раме окна. Пятен на её лице стало больше, под глазами и вокруг рта залегали синеватые тени, пальцы судорожно сжали чадру.

– Горит, – прошептала девушка синеющими губами. – Внутри всё горит.

У Кнэфа перехватило дыхание, а пылающий желудок сжался от ужаса. Его спутница дышала с трудом, синева разливалась и вокруг ногтей, её передёрнуло несколькими мощными судорогами, и девушка застыла. Тихо зажурчала потёкшая на пол моча, запахло испражнениями.

Чудовищным усилием воли Кнэф удержался от резких движений. Краем глаза осмотрел зал таверны: небритые, помятые мужчины спокойно ели и пили. Подавальщица даже не смотрела в сторону Кнэфа. Внутри у него по-прежнему горело, и он с запоздалой тоской вспомнил, как хлебнул мерзкого пойла.

«Хорошо ещё сплюнуть догадался», – похвалил он себя.

В таверну вошли двое бандитского вида громил, огляделись, кивнули кому-то в тени в углу. Оттуда поднялся тощий мужчина в надвинутом на глаза капюшоне и, покачивая кружку, направился к Кнэфу.

Новые посетители тоже протопали к столику Кнэфа и, очень выразительно глядя на него, сели за соседний.

Тощий уселся рядом с мёртвой девушкой. Из-под капюшона лихорадочно сверкнули тёмные глаза. Даже сквозь вонь испражнений Кнэф почувствовал исходивший от него запах яр-травы, делавшей употреблявших её быстрыми, словно стражи, и невероятно жестокими.

– Пей, – тощий поставил перед Кнэфом кружку. Ухмыльнулся, обнажив жёлтые от жевания травы зубы. – Извини, парень, ничего личного. Я бы посоветовал тебе не связываться с непонятными девчонками… – Он обхватил мёртвую девушку за талию и потянул к себе. Её голова упала на его плечо, из-под чадры выбились каштановые кудряшки. – Но уже поздно.