Марианна Крамм - Твоя Мари. Дорога к себе

– Боюсь, что я преуменьшаю.

Мне совершенно не обидно это слышать – я отлично знаю, что он говорит это вовсе не для того, чтобы как-то задеть. Мне кажется, он вообще не в состоянии меня обидеть, предать мое доверие. Олег из той редкой породы людей, кто абсолютно не умеет врать или притворяться. Если он что-то говорит, то можно не сомневаться в правдивости его слов. Мне иногда кажется, что он похож на огромную скалу, которая закрывает меня от неприятностей – они просто разбиваются об него, и даже капли не долетают в мою сторону. Не знаю, откуда во мне такие ассоциации…

А Олег шепчет мне на ухо:

– Пойдем ко мне, малыш… можешь не одеваться, прямо в пижаме пойдем, пальто только накинь. А утром я тебя на машине к подъезду привезу. Пойдем, я тебя прошу…

И я понимаю, что ему надо. Он так редко сам просит меня об этом сам, что я не нахожу в себе сил отказать.

У него в квартире прохладно – Олег, кажется, принципиально не закрывает окон круглый год.

– В спальне сейчас закрою, – говорит он, помогая мне снять пальто и сапоги. – Ты иди в «нору», я чайник поставлю и приду к тебе.

В моем физическом состоянии количество практик резко уменьшается, зачастую сводясь к банальной порке, но нас это не очень беспокоит – двум извращенцам всегда приходят в голову различные идеи. Кроме того, порку я люблю, а Олег – садист без всяких там оговорок, и ему чем проще – тем лучше.

Забираюсь на диван за пологом, тяну на себя плед – в «норе» тоже холодно. Глаза слипаются, со сном проблемы – я клюю носом около восьми вечера и открываю глаза часов в пять, всякий раз удивляясь, как живут те, кто по биоритму «жаворонки», потому что я к пяти часам вечера чувствую себя вымотанной и уставшей.

Олег возвращается с чайником и чашками на подносе, ставит это все на столик и закрывает окно:

– Сейчас нагреется.

Он успел переодеться в широкие полотняные штаны и кимоно, которое не завязывает. Глядя на его обнаженную грудь, я забываю, что хотела спать.

– Иди ко мне, – отбрасываю плед и хлопаю по дивану рукой.

Он смеется:

– Мне не нравится твое выражение лица. Такое впечатление, что ты собираешься спать.

– Но ты ведь это сейчас быстро изменишь, правда?

– Правда, – кивает он, но на диван все-таки ложится, сгребает меня в охапку: – Соскучился я по тебе.

– Чего вдруг?

– Даже не знаю. Проснулся сегодня ночью, сел в постели – один. И думаю – ну, почему я все время один просыпаюсь? Почему ты упираешься и не хочешь… – но я быстро выбираюсь из его объятий, ложусь сверху и впиваюсь в его рот поцелуем. Ненавижу эти разговоры, давненько Олег их не заводил, я надеялась, что все успокоилось, и больше на эту тему мы говорить не станем. – В качестве последнего аргумента, – говорит он, со смехом отрывая меня от себя, – ты всегда ухитряешься мне что-то подставить, и я теряю мысль… но сейчас, похоже, ты абсолютно права – не стоило…

Он поднимается и идет к шкафу, где хранит все «тематическое» добро, от мешочков с веревками до зажимов и всех ударных девайсов, развешанных на крючках в только ему понятном порядке.

– И чего господин хочет? – интересуюсь я.

– А вот черт его знает… – бормочет Олег, разглядывая арсенал. – Чего-то хочет, это точно, но вот чего конкретно…

Встаю с дивана, подхожу и обнимаю его сзади за талию:

– Не мучайся, – протягиваю руку и снимаю с крючка нагайку.

Олег удивленно поворачивается и заглядывает мне в глаза:

– Это что еще?

– А что?

– Последние года три-четыре я не припомню за тобой тяги к однохвостым девайсам, кроме кнута.

– Все меняется.

– Мари, это настоящая нагайка, казацкая.

– И что?

– Будет больно.

– Ух ты! – говорю иронично, направляясь к кресту. – Но спасибо, что сказал.

Мне в спину летят латексные шорты, упаковка с чулками и перчатки:

– Это был твой выбор.

Пока переодеваюсь, думаю о том, что, возможно, погорячилась – нагайка у него действительно без дураков, даже не такая, какие делают «тематические» мастера, а казацкая, из особым образом выделанной кожи и со свинчаткой в кончике. Ее, разумеется, Олег убирает – она рассекает кожу даже при ударе в четверть силы. Ничего, справлюсь. Почему-то именно сегодня хочется совсем иной боли, не той, что обычно.

– Руки, – негромко произносит Олег, когда я, одетая, подхожу вновь к кресту. Поднимаю руки, он фиксирует их вверх и присаживается, обхватывая лодыжки кожаными поножами, закрепленными на концах крестовины. – С каблуков не сорвешься?

– Нет.

Он, как всегда, буквально на пару секунд прижимается к моей спине грудью, впечатывая всем телом в крест, и отходит. Слышу звук рассекающей воздух нагайки.

– Нет, все-таки сперва не это… – на спину мне опускается треххвостка – ну, еще бы, Олег никогда не станет по не разогретому телу работать, да еще и нагайкой.

Не знаю, в какую яму я проваливаюсь, но кажется, что тело мое отдельно, а я как бы наблюдаю за ним со стороны. Очень больно, но я совершенно не испытываю желания остановить это, потому что чувствую, какая волна идет от Олега. Человек кайфует от процесса, от зрелища, и его кайф передается мне, заставляя извиваться от удовольствия. На последних ударах не выдерживаю – ору в голос, но это уже даже не от боли… Звук падающего на пол девайса, движение воздуха в мою сторону, и к горящей от боли спине прижимается мокрая от пота грудь Олега. О-о-о… Мне всегда отрывает голову вот этот мгновенный его переход от звериной жестокости, с которой он опускает плеть мне на спину, к невероятной, нечеловеческой же нежности, с которой его руки обнимают меня. В такие моменты он может просить меня о чем угодно… но никогда, к счастью, этим не пользуется.

Пока я погружаюсь в свои ощущения, Олег успевает отстегнуть меня от креста и уложить на диван. Сам ложится рядом и закрывает глаза, стараясь выровнять сбивающееся дыхание – сейчас его самого «накроет». Усилим ощущения… сползаю чуть вниз и… он орет, выгибаясь и вцепившись рукой мне в волосы. Главное, чтобы не рванул, забывшись, но это так, шутка – никогда он не забывается настолько, чтобы навредить мне.

– Мари… – выдыхает он, не открывая глаз.

– Да, господин…

– Если ты захочешь уйти, я тебя убью.

Ложусь щекой к нему на грудь, обнимаю за талию:

– Ты можешь сделать со мной все, что захочешь.

Я не приукрашиваю – иной раз мне действительно кажется, что из его рук я могу принять что угодно, и это не вызовет во мне ни протеста, ни сопротивления, ни даже простого испуга. За эти два последних года я стала доверять ему слепо, вообще не думая ни о последствиях, ни о моральной стороне. Он сделал меня, наконец, такой, как ему надо. И, видимо, как надо мне – просто я этого не осознавала.

Пятница. Очень поздний вечер, едем на дачу. Начало октября выдалось дождливым и порой даже снежным, на дорогах слякоть и кошмар, усугубляемый незавершенными дорожными работами. Город задыхается в пробках, на объездных трассах ситуация не легче. Но мы же приверженцы традиций, черт бы их побрал, а потому в девятом часу вечера, когда глаза уже слипаются, едем на дачу, где компания, баня и шашлыки – финальные этой осенью.