Марианна Крамм - Твоя Мари. Дорога к себе

– Наконец-то я смогу не слышать твоих возражений, – смеется он, кидая блокнот мне на колени.

Но он забыл, что я и пишу с той же скоростью, с какой произношу слова…

Все пять дней я ночую дома, но дни провожу в его квартире – оспорить не могу, потому подчиняюсь, не хочется разводить диалоги на бумаге. Прихожу утром, ухожу поздно вечером – Олег провожает до квартиры и уходит к себе. Под настроение готовлю ему ужин, на чем, кстати, Олег никогда не настаивает, ему нравится делать это самостоятельно. Но перед пирожками, например, устоять он не в силах, а я люблю возиться с тестом, мне совершенно не сложно к его приходу напечь пирожков с капустой, картошкой и луком и яйцами.

– Растолстею, – всякий раз вздыхает он, откусывая очередной кусочек.

А мне нравится сидеть за стойкой и наблюдать за ним.

Темы сейчас нет, Олег в этом смысле тоже непробиваемый, и ничего сделать с этим я не могу, поэтому терплю. По вечерам он выводит меня гулять, замотав горло шерстяным платком, который купил специально, и я выгляжу, как сноп, но тоже не возражаю – бесполезно. Мы гуляем вокруг дома, благо, погода относительно теплая, и Олег подолгу читает мне японские танка и рассказывает старые легенды. Мне очень нравится его голос, кажется, уже не существует для меня в мире звука приятнее, так странно…

Он держит меня за руку, стянув с нее перчатку, и в его огромной горячей ладони моей вечно мерзнущей руке так спокойно и хорошо. Почему я не люблю его? Привязана, испытываю безграничное доверие, нежность, благодарность, уважение – но не люблю. Я очень жестокая, жесткая, холодная внутри, со мной трудно, потому что нет отдачи, я это знаю. И не могу понять, что удерживает его рядом со мной. Но, с другой стороны, если бы он хотел, то ушел бы.

Та же Лялька всегда пытается уколоть меня фразой «ты не ценишь хорошего к себе отношения, так и не держи возле себя мужика». И даже она никак не может понять – я не держу. Он свободен, более того – я буду вынуждена принять любой его выбор в свете наших нынешних отношений. И если он не уходит, значит, ему это не нужно. Я ему нужна – я, такая, как есть, со всеми трудностями, странностями. Зачем-то нужна.

Оказывается, издавать звуки – это счастье. Когда мне разрешают говорить сперва шепотом, затем тихим голосом и только через две недели – почти в полную силу, я чувствую себя совершенно счастливой. Правда, к вечеру голос пропадает, неполное смыкание связок, но это пройдет со временем. Доктор запретил громкую речь и долгие монологи, но это, наверное, даже к лучшему – я осекаю себя в желании сказать лишнее, что, разумеется, благотворно сказывается на наших отношениях. Олег выглядит довольным, ну, и прекрасно.

Зима в этом году пришла аккурат в ноябре, практически сразу после дня рождения Олега, и сезон снегоходов открылся не в декабре, как всегда, а в конце ноября. Пару раз Олег ездил без меня, но, как только мне стало можно бывать на улице, я езжу с ним. Кататься не люблю, сижу на даче, пока они с Дэном гоняют неподалеку от поселка. Возвращаются мокрые, уставшие, но сбросившие напряжение трудовой недели. Конец года у всех какой-то нервный, и к пятнице кажется, что вот-вот взорвешься, и вот эти выезды дают всем нам возможность разрядиться – они катаются, я лежу у камина с книжкой. Каждому свое, в общем.

Роман Дениса с Лерой, к нашему удивлению, постепенно развивается. Я с трудом удерживаю рвущиеся с языка колкости, но в душе рада, что Денис стал уделять нам с Олегом меньше внимания, хотя в эти поездки на дачу Леру не берет. Иногда, если вдруг мы с Олегом ночью решаем развлечь себя привычными упражнениями, мне кажется, что я слышу, как Денис поднимается по лестнице и сидит под запертой дверью. Возможно, это всего лишь плод моей фантазии, но Олег однажды, оторвавшись от меня, на цыпочках подходит к двери и быстро ее распахивает, и Дениса мы, действительно, видим.

– Пошел отсюда, – коротко приказывает Олег.

– Извини, – бормочет Денис, а меня просто разрывает от злости:

– Я больше сюда не поеду!

– Прекрати истерику, – так же коротко велит он мне. – Ты будешь делать то, что я скажу. У меня пока нет возможности вывозить тебя туда, где его нет, чтобы ты хоть немного воздухом дышала, поэтому потерпишь.

Словом, опять сеансы группового мазохизма.

В декабре доктор спешно вызывает меня в Москву. Я, признаться, не рассчитывала на эту поездку, она совершенно не вовремя, но отказаться нельзя. Я улетаю в понедельник, а вечером на следующий день в мою дверь звонят, и на пороге – Олег. Меня захлестывает благодарность – завтра мне объявят очередные результаты обследования, я этого боюсь и не готова опять пройти через это в одиночку. Я не просила Олега приезжать, никогда об этом не прошу, но вот уже в который раз он чувствует, как сильно нужен мне. Всю ночь мы не отрываемся друг от друга, и это какая-то совершенно иная близость, чем всегда.

– Я с тобой, – шепчет он мне в ухо. – Я всегда буду с тобой.

Я не могу даже ответить, потому что непременно заплачу. Зато я знаю, что завтрашний ад пройду не в одиночестве.

К врачу я его, естественно, не беру, и Олег, поворчав, остается в холле. Но я все время чувствую, что он здесь, со мной, что я смогу сразу прижаться к нему и почувствовать поддержку, что бы ни случилось. Результаты плохие.

Мы выходим из клиники, оказываясь в слякотной декабрьской столице, и кажется, что низкое серое небо готово рухнуть нам на головы. Здесь тепло, постоянно моросит не то мокрый снег, не то дождь, снега нет, зато грязи под ногами хоть отбавляй. Ныряем в метро, доезжаем до своей станции и идем в японский ресторан. Удивительно, но я не плачу, хотя внутри стоит ком. Олег прикуривает мне сигарету, я затягиваюсь, кашляю. Я ему не сказала, но он и так все понял.

– Ничего, справимся, – произносит он спокойно.

– Я больше не могу.

– Разберемся, – бросает он коротко, давая понять, что разговор на эту тему окончен.

Есть не могу, но приходится проглотить несколько роллов. Лицо Олега непроницаемо, но я знаю, что это оттого, что он переживает. Показывать эмоции не в его правилах, потому он напускает на себя это нарочитое равнодушие. И мне от этого еще хуже – потому что причина всего этого, увы, я.

– Пойдем, походим, – предлагает он, рассчитываясь.

– Там противно.

На самом деле я боюсь наткнуться на Ляльку. Но Олег непреклонен, и мы идем гулять. Зная этот район довольно хорошо, я увожу Олега в ту сторону, где гарантированно не натолкнусь на нее, и даже домой мы возвращаемся по другой дороге, чтобы обойти ее дом и двор, через который неизбежно пришлось бы пройти. Не могу.

Билет у него на завтрашний утренний рейс, вставать нужно рано, но разница во времени в этом случае нам только на руку. Заказываем ужин на дом, ложимся в постель, и я вдруг с радостью обнаруживаю, что его прикосновения ко мне никак не изменились. Он ведет себя так, словно ничего не поменялось, и меня снова переполняет чувство благодарности – Олег, пожалуй, единственный, кто понимает мое стремление не жить в болезни. Он не привез ничего из девайсов – ну, это понятно, но ремень-то никто не отменял, и экшн я получаю такой, как привыкла.