Виктория Падалица - Палач Иллюзии 4

Все же, я убедил Катю не тащиться в «город иллюзий» с детьми, ведь ни к чему им лишняя тряска и усталость. На самом деле, я знал, что в небе, где-то на середине пути, произойдет нечто такое, чему мои дети априори не должны становиться свидетелями. Но я не мог предупредить Катю о том, что случится, иначе бы она отказалась лететь, и из-за этого погибли люди.

***

– Ты точно не любишь её больше? – спросила Катя уже в самолёте, в очередной раз напомнив мне о том, что Айша продолжает жить на этом свете и ненавидеть меня всеми фибрами своей души.

– Нет. Не люблю. – с ходу отозвался я и отвернулся к иллюстратору.

Затем следующие полчаса полета мы обсуждали эту самую Айшу и её место в моей жизни…

Я не вдуплял, зачем Кате знать о таких вещах в принципе, ведь я, хоть и ревнивый, но не спрашиваю, любила ли Катя первого мужа своего или нет. Ясно же, что любила, раз вышла за него, родила от него и жила с ним до тех пор, пока я её не выкупил.

И почему я дал Кате изначально имя Айша, и почему Джамал дал ей именно это имя когда-то, когда предлагал сменить веру и уйти в ислам.... Обо всем она меня расспросила.

Я был вынужден признался, что на тот момент беспокоился за то, что не успею выдернуть Катю у непутевого Амирхана и, тем самым позволю погубить её. Нравилась Катя Джамалу, развидел он в ней вторую дочь. Первая, которая Айша, хвостом махнула и сдернула от такого папаши, как он. Вот и назвал её Джамал так, а я подхватил, чтобы Амирхан, будучи душевнобольным, впредь не зарился на аналог своей же сестры.

Я не хотел вспоминать все то, что связывало меня с Айшой, как и думать о ней и видеть её когда-либо снова. То, что было между мной и ей, было давно, и при этом уродливо, неправильно, где-то больно даже, но я получил отменный урок на всю оставшуюся жизнь. Кате того, что я пережил, было не объяснить, а Катя не желала оставлять эту тему, продолжая и продолжая.

В общем, уморила меня Катя расспросами о том, что не имеет уже никакого значения. Да и всю правду о том, что было, Кате говорить было ни к чему. Она всё равно бы не поняла, что Джамал назвал ее именем своей неудавшейся дочери так же, как и меня он назвал именем своего неудавшегося сына. Но Кате ни к чему знать, что у меня на самом деле три имени. По рождению я Фархад, мать так назвала, дядя Али переименовал меня, дав мне настоящее имя Ильясова – Ферхат, а в приюте всю сознательную молодость я был Амирханом и носил фамилию Джамала. Так как Джамал возлагал на меня большие надежды, из меня в приюте лепили то, что именно он хотел увидеть в собственном сыне, но не видел.

Да и вообще, это всё было так давно…

Незачем давать Кате очередные порции для размышлений о прошлом. Её это никоим образом не коснется.

Вряд ли Катя обрадуется и не посмотрит на меня иначе, если узнает, что меня Амирханом можно называть.

И что мне пересадили кое-что от него, тоже необязательно ей знать.

Мы с Амирханом когда-то очень давно обменялись глазами, и это происходило по настоянию Джамала. Амирхану я, условно говоря, отдал свой зрачок, а он мне свой. Не такой зоркий, как у меня, но зато куда более полезный в быту. Зрачок Амирхана служил и по сей день служит ключом от всех дверей цитадели "Мактуб". В нём содержится секретный код, некая комбинация, способная иметь доступ к делам сверх особой важности, к архивам особо секретным, а также к узникам «Мактуба", заточенным лично Амирханом.

Жутко вспоминать сейчас, но на тот момент необходимо было это всё провернуть. Амирхан не желал отрывать свой зад и таскаться по Ближнему Востоку. Не потому, что ему были чужды контр-радикалы. Амирхан боялся не вернуться оттуда живым. А меня, зато частенько туда посылал, потому что я сам родом оттуда.

О той тайне, что мы с Амирханом произвели обмен зрачков, и теперь мои глаза имеют разные оттенки, не знала ни Марджана, ни моя мать. Никто об этой тайне не знал, кроме Олеси, которая первое время после операции обзывала меня пиратом, поскольку я носил повязку, и непосредственно руководства «Иллюзии».

Я абсолютно уверен в том очевидном, что Кате будет неприятно услышать то, что каждый раз, когда смотрю на нее, в теории, делаю это не я один. Амирхана она ненавидит, и есть за что, не спорю. Потому пусть Катя не знает этого момента обо мне.

– Это была твоя самая первая любовь? – Катя упорно доставала меня своим допросом о бывших.

– Нет, не первая. – ответил я первое, что пришло в голову.

– А с самой первой почему не сложилось? – не унималась Катя.

– Там, где мы учились, не приветствовались романтические отношения. Ее камнями забили.

Катя меня откровенно говоря достала своими расспросами ни о чём. Я и отвечал от балды, так как было не до того, чтобы копошиться в себе и сравнивать, кто из женщин моих был любимей.

Как бы втемяшить Кате раз и навсегда, что все мои действия и слова продуманы, и не стоит искать всевозможные причины сомневаться в моих чувствах…

Я делаю свою работу, и по привычке, не посвящаю в неё кого бы то ни было постороннего. Катя не имеет отношения к войне, а потому я вынужден был снова не поставить ее в известность о том, что произойдет, скажем, с минуты на минуту. А так было бы хорошо, если бы Катя со мной на одной волне крутилась… Я бы делал свою работу, Катя бы все понимала и не лезла туда, куда не нужно ради её же блага.

– Что мешало вам с Марджаной возобновить отношения, когда вы оба поступили на службу к Джамалу? Она ведь не против была, насколько я понимаю… Почему ты отправил ее в другую страну? Ты же любил ее, а она каким-то образом тебя предала?

Я не ответил на сей раз. И дело было не в том, что по поводу Марджаны мне совсем уж нечего сказать. По правде говоря, ближе к озвученному времени, я стал пропускать Катины вопросы мимо ушей, отвечая первое, что приходило на ум.

Я был очень напряжен, считал секунды до того судьбоносного момента, когда буду вынужден сделать всё мыслимое и немыслимое, чтобы самолет остался в том же состоянии, что и сейчас.

Быстрее бы это случилось…

Я не могу выдерживать эти разговоры о бывших женщинах. Так как не имею опыта рассуждать о них с кем-то в принципе. Тем более, с Катей. Что бы я не сказал, будет воспринято ею, как повод ревновать и поругаться.

– Почему ты не хочешь говорить о Марджане? – не понимала Катя. – Ты до сих пор любишь её?

– Я люблю тебя и только.

Три, два, один…

Я сверил часы.

Пора бы им начинать свой абордаж… Опаздывают… Азамат не мог ошибиться…

Я уже начал было сомневаться в предоставленной мне информации о предстоящем захвате этого воздушного судна, как тут…

Катя, испугавшись увиденного, ухватилась за мой локоть. Она очень сильно испугалась, как только началась суматоха, и в салон самолёта вломились типы с поясами смерти.