Бадри Шарвадзе - Дочери Лота и бездарный подмастерье. Часть 2

Наиболее целесообразным было сочтено остаться благодарным ему в душе, без какого-нибудь шумного внешнего проявления благодарности. Осознание благодарности без сообщения о ней Менестору казалось наиболее подходящим вариантом, несмотря на полное его равнодушие к ценностям такого рода.

– Ребята, вы можете меня не ждать, – обратился Менестор к Вакку, Фрину и Номею. – Я могу задержаться.

– Вот хитрец! – заметил Вакк.

– Какой ценой, какой ценой, дорогой Вакк! – спокойно сказал Менестор. – На Аколазии, наверно, живого места не осталось!

– Я бы еще перекинулся в картишки с кем-нибудь, – возразил Фрин. – Нас, как я понимаю, отсюда не гонят.

– Я иду домой, – сказал Номей.

– А ты, Вакк? – спросил Фрин.

– Я не прочь поиграть.

– Менестор, решай, будешь с нами играть или нет? – допытывался Фрин.

– Нет. Я устал сидеть, – сказал Менестор. Побеждать имеет смысл лишь раз в день.

– Почему это? – поинтересовался собравшийся уходить Номей.

– Потому, что победы приедаются и уже не ощущаются как победы.

– Но тогда и терпеть поражение нельзя более раза в день, – заметил Подмастерье. – Правда, по твоей логике, Менестор, каждое очередное поражение уже не будет переживаться так болезненно, как первое, и, может, вообще станет неотличимым от победы.

– Ты прав, Мохтерион.

– Я не очень хорошо понял, что он сказал, – обратился Номей к Менестору, имея в виду Подмастерья.

– Самая большая опасность, вернее, неудача человека не в том, что судьба обделяет его победами, а в том, что она осчастливливает его неспособностью к поражению, – внес еще большую путаницу Мохтерион.

– Несчастен тот, кто ни разу не побеждал в жизни, – не скупился на урезывание излишков половой энергии в пользу мыслительной Менестор. – Чего стоит жизнь такого человека?

– Быть может, ты прав. Но не менее несчастен тот, кто никогда не терпел в жизни поражения, или же так полагает, что не терпел, – отстаивал свой взгляд Мохтерион. – Я не представляю, чего могут стоить его победы."

Номей сам открыл дверь, и Подмастерье поспешил проводить его. Фрин и Вакк погрузились в игру.

– Я не желаю себе поражений, – сказал Менестор вернувшемуся Мохтериону.

– Я присоединяюсь к твоему желанию. Но мы останемся друзьями и в том случае, если я себе не пожелаю побед, – сказал Мохтерион.

– Ты говоришь неискренне, – заметил Менестор.

– Не думаю.

– Тогда желаю тебе успехов, – улыбнулся Менестор, и, подойдя к двери, стал прислушиваться, не подает ли признаков жизни Венафр. – Вот, мерзавец. Еле загнали, а выгнать некому.

– Можно постучать, – по инерции предложил Подмастерье.

– Пусть набалуется досыта, – все еще излучал доброту Менестор. – Сказать – ничего не скажет, но дуться будет до второго пришествия. И Менестору, и Мохтериону ждать было легко, но, как справедливо полагал этот последний, по разным причинам, мало что изменяющим в качестве их долготерпимости."

От Венафра уже никто не ожидал задержки, и его выход вовремя был воспринят как должное.

– Венафр, ты остаешься? – спросил его Менестор.

– Нет. Я пойду. Увидимся завтра.

– Ну как, ты доволен?

– Лучше было бы, если бы ты всю нашу группу разделил на две-три подгруппы, а то получилось так, что все время с ней я чувствовал себя членом коллектива, и, хотя сначала был даже рад, что наконец почувствовал это благо, потом оно мне просто мешало. Я так и не смог избавиться от ощущения, что с ней был не я, а коллектив в лице одного своего представителя.

– Эх, Венафр. Тебе просто захотелось похныкать после совокупления. Что ж, ничего неестественного в этом нет. Печаль к лицу грехопадению.

– Пусть будет так, но это дело явно не по мне. Впрочем, с тем большей охотой желаю тебе удачи!

– Спасибо, Венафр. Твое пожелание я учту."

Подмастерье проводил Венафра, который действительно имел вид утомленного и расстроенного человека. Фрин и Вакк играли, и ничто не свидетельствовало, что их игра близится к концу.

– Ребята! – обратился к ним Менестор. – Закругляйтесь! Здесь пока еще не игорный дом.

– Что ты к нам пристал? – беззлобно ответил Вакк. – Почему ты не спешишь к своей любимице ?

– Пусть отдохнет немного. Заслужила ж она после шестерки каменотесов маленький перерыв, – ответил Менестор.

– Менестор, не беспокойся. К твоему выходу нас здесь уже не будет. Я думаю, мы не очень шумим и не мешаем нашему хозяину, – высказался и Фрин.

– Вас никуда водить нельзя, – рассмеялся Менестор и вышел из комнаты.

Подмастерье подошел к играющим.

– Мы скоро, – сказал Фрин, стараясь не отвлекаться от игры.

Мохтериону стало неловко от того, что его приближение было истолковано как желание поторопить их, что соответствовало истине, и он поспешил перейти в комнату. Пока Фрин и Вакк находились рядом, в ритме ожидания очередного клиента не произошло никаких изменений, но, когда они встали и собрались уходить, Подмастерье мгновенно ощутил одолевающую его усталость, и самым страстным его желанием стало желание скорейшего завершения столь удачного во всех других отношениях марафона.

После уходя Фрина и Вакка Подмастерье стал приводить галерею в прежний вид, и благотворное занятие легким физическим трудом выручило его и на этот раз. Когда Менестор освободился, Подмастерье, мысленно высчитав, примерно какое время провел он с Аколазией, поспешно извинился, и опять-таки мысленно, перед ним. Менестор был в этот день неуязвим. Сперва, глядя на него, Подмастерье подумал, что у Менестора прибавилось энергии после сеанса с Аколазией, но, почувствовав неестественность такого заключения, и невольно сравнив его с собой, понял, что энергичность Менестора обусловлена утомлением.

– Как Аколазия? Поддерживает репутацию? – спросил он.

– Еще семь раз семерых подкинет, – ответил неунывающий Менестор и потянулся к защелке двери. – До скорого!

– Заходи, Менестор, заходи! Я тебе всегда рад, – попрощался с ним Мохтерион.

Он вошел в залу не сразу. Ему не хотелось встречаться с Аколазией. Медленнее, чем обычно, стеля себе постель, он надеялся, что за это время она успеет не только прибрать залу, но и подготовиться к свиданию и даже уйти. Прислушиваясь к звукам из залы, он представлял себе движения Аколазии, и когда они прекратились, догадался, что зала готова для очередного приема.

Он подождал еще несколько минут, но шагов Аколазии из залы к выходу не последовало. В конце концов, она могла решить воспользоваться своим входом; благо, Детерима могла закрыть за ней дверь. Такое решение было бы вполне разумным. И главное, она имела право поступить так.

Он вошел в залу, подошел к столу, где лежали для него деньги, пересчитал их и, убедившись, что сумма соответствует ожидаемой, поспешил к себе. Без задержки он улегся в постель, намного позже того времени, когда ложился, бывая в режиме, но на столько же раньше по сравнению со временем, когда он занимался с Аколазией древнегреческой философией.