Владислава Николаева - Удача

Когда я очнулась, он ещё не остановился. Его движения замедлились, стали почти убаюкивающими, но он продолжал. Мне ещё больно, но я снова кладу ладони на его широкие лопатки. Он словно ввёл самого себя в транс, его глаза смотрят, но не видят. Моё прикосновение заставляет его очнуться с рычанием, он кусает меня за грудь.

– Не надо! Пожалуйста…

Я даже не рассчитываю, что мой шёпот будет услышан, но он слышит. Разжимает зубы и целует укус. Он снова целует меня в губы, не как прежде. Теперь он чувствует себя вправе получать, что хочет. Он целует жадно, на лице остаётся слюна. Мне хорошо, когда он целует меня.

До восемнадцати лет не было ни одного вечера, чтобы он устал и просто лёг спать. С ним было не так сложно, как я предполагала с самого начала, он умел сдерживать свою природу, по крайней мере, когда считал нужным. Он не требовал ничего, кроме ночей в одной постели. За год я научилась удерживать его от крайностей, и под конец первого года вместе я почти всегда сохраняла сознание, когда он занимался со мной любовью. Я всё ещё не считала нашу связь пошлой. Он не был виноват ни в том, что силён, ни в природе своей силы. Он любил меня. По-настоящему. Пожалуй, он бы любил меня, даже если бы я не была единственной женщиной.

Декорации безостановочно менялись, я не видела смысла привыкать к ним, отвыкла привыкать. В моей жизни были только он и ночи вместе. Мы были гармоничной парой. За год у нас не появилось повода для ссоры. Он не хуже меня умел отличать задний план от переднего. Для него на переднем плане была я, и он интересовался только моим мнением, понимая, что всё остальное вокруг наносное.

Этот год прошёл, каким он был, не разнообразным, но насыщенным, первый год моей действительной жизни. С первым годом вместе мы двое не изменились, и наши времяпрепровождения и привычки превратились во всегда, так что после первого года я просто перестала считать. Время для нас ничего не значило, только как-то ещё до завершения этого года случилось нечто, не вписывающееся в характер моего мужчины.

Или я так думала. Я лежала грудью на подушке, а он целовал каждую выпирающую косточку позвоночника от моей шеи до поясницы. Он казался увлечённым процессом, и я уже отдыхала и начинала погружаться в сон. Он сделал, что хотел, и был доволен. После ему обычно требовалось какое-то время, чтобы окончательно успокоиться. Обычно он целовал меня, часто заканчивая, когда я засыпала.

Мне было спокойно и хорошо, ужас от его присутствия, от моментов, когда он обнажал зубы, особенно, когда кусал, успел поутихнуть. Это вначале вечера я с трудом сдерживала дрожь. Теперь нечего было бояться, он успокоился, его поцелуи были мне приятны, когда я засну, он позаботится обо мне – положит себе под тёплый бок или, если захочет, на себя. Он предпочитал либо видеть мои лицо и грудь, либо чувствовать их, то, как я лежала теперь, его бы не устроило.

Я клевала носом, когда он отправился в обратный путь от поясницы до шеи, весьма медленный путь. Мне трудно было удерживать голову, и я опустила её. Он добрался до уровня груди и остановился, его руки сжались на моих грудях. Такие прикосновения больше не могли заставить меня вздрогнуть, я отучила себя от излишней трепетности. Он прижался к моей спине ухом. Продолжая идти на поводу у сна, я рассеянно подумала, что он может оставить на эту ночь всё, как есть. Мне было не тяжело его держать, я не глядя оправила подушку…

– Почему у нас нет волчат? – он оторвал голову от моей спины.

– Каких волчат? – не просыпаясь, пробормотала я. Я многого не знала о его мире, так что вопрос меня не удивил.

– Наших волчат.

– О чём ты?

– Мы много месяцев вместе, но ты не родила волчат.

Сна ни в одном глазу.

– Ты не хочешь от меня волчат? – в его голосе была искренняя боль.

Я сдержала дрожь.

– Я не думала, что ты хочешь…

Он издал нечеловеческий звук, означавший возмущение. Внутри у меня всё закоченело от ужаса. Уже то, что человеческая речь отказала ему, говорило мне, насколько он задет. Вне постели он легко сохранял контроль над собой.

– У нашей жизни нет лимита, я подумала, у нас есть время… и мы пока можем посвящать его друг другу… думаю, я почувствую, когда должна буду забеременеть…

Кажется, мои слова удовлетворили его.

Позже мне представилась не одна возможность, чтобы убедиться, что это неотъемлемая часть его характера, который он научился не показывать. Для него просто не существовало такой вещи как подсознательное, все мысли были открыты ему и осознавались умом, максимальное время, которое он мог копаться в себе равнялось паре минут – собственные чувства были для него прозрачны, как мысли. К счастью, не имея привычки к самокопанию и мучительному многократному переосмысливанию чужих слов и поступков, он мог принять мои слова за чистую монету.

Я слышала его тихое спокойное дыхание, его голова лежала у меня на спине, он спал. Я лежала до утра, боясь шелохнуться. У него лёгкий сон, он мог проснуться от любого пустяка. Он всегда просыпался, стоило мне шевельнуться или вздохнуть во сне, склонялся над моим лицом, принюхивался, смотрел в упор, а потом целовал или перекладывал на другой бок.

Если бы я шевельнулась сейчас, он бы проснулся, он бы почувствовал, что я не сплю, притворство не спасло бы. Он бы проснулся и заговорил бы о том же. Нечеловеческий звук, вырвавшийся у него, как будто воздух с силой выбили из груди, он о многом сказал мне – он будет возвращаться к теме снова и снова, и ему будет больно каждый раз, когда он будет вынужден задать тот же вопрос. Мои оправдания смогут лишь ненадолго возвратить ему его обычную лёгкость, его тихую радость, его неомрачённую улыбку. До следующей ночи.

Я промучилась до рассвета и так и не смогла уснуть. Тогда я перевернулась. Его глаза сразу распахнулись, опалив меня голубым холодом. Он выжидательно смотрел на меня, он был готов выполнять мои желания, готовность была практически написана на его лице. Он бы всё для меня сделал.

Я избежала его взгляда. Закрыла глаза, прижалась к его губам, прижала его к себе, как будто хотела переломать ему кости, или скорее переломать кости себе.

Он ответил мне. Он всегда отвечал, потому что был открыт мне. Он скрывал лишь то, чего я не хотела знать. Что-то дёрнулось в его груди, я поняла, что он рад, что я разбудила его ради этого. Он готов был вскочить и принести более тёплое одеяло, стакан воды, приготовить завтрак, достать свежую клубнику в середине зимы, выловить золотую рыбку… а вскакивать не надо было, не нужно было никуда идти, я хотела его самого, как он всегда хотел меня… Я чувствовала кожей взволнованное и обрадованное биение его сердца. Ему нравилось, что я сжимаю его до боли, хотя возможно больно было только мне. Он был перевитием мышц, моя плоть была лишь мягкой плотью на тонких и хрупких костях. Когда он сжимал меня чуть сильнее, чем обычно, я сбивалась с дыхания, боялась, что он сломает мне ребро.