Владислава Николаева - Удача

Может, он хотел меня как-то поощрить за мою инициативу, но в этот раз он был особенно ласков. Он даже не спросил про волчат.

Затишье не могло быть вечным. Впервые я поняла это, встретив его в семнадцать лет. Покой фонового мира больше был недостижим. Иногда я жалела об этом, иногда нет. Как бы то ни было – однажды мы встретились, и как бы не пошло дальше, только один путь был навсегда закрыт – путь по старому спокойному фоновому миру.

Разве мало было того, что он любит меня?

Какое-то время он проходил пьяный от счастья, но потом опять начал спрашивать про волчат. Был в нём заложен какой-то механизм, требующий продолжения рода. Наибольшая боль звучала в его голосе, когда он спрашивал: «Ты не хочешь волчат от меня?»

Я утратила покой, я больше не дремала, когда он лежал на мне ещё разгорячённый, ещё дышащий сбивчиво. Я чаще привлекала его к себе, чтобы на время забыть о своих тревогах, он всегда охотно отвечал мне.

Я говорила ему, что почувствую, когда придёт время. И он, встречаясь со мной ледяными глазами, немо спрашивал: «Ещё не пора?»

Время шло, и мы едва ли менялись. Я знала, что он должен отправиться в свой мир, где жили те существа, о которых я ничего не хотела знать. Я знала, он не оставит меня одну.

Тогда я забеременела. Он был заботлив раньше, теперь он носил меня на руках. Он согласился со мной, что ребёнку не место в том мире. Он не мог не идти, значит, мы с волчонком должны были остаться. Он расстроился, но радость превзошла печаль, он легко выкинул её из головы, даже смирился с расставанием.

Декорации продолжали меняться. Он нашёл для нас тихое место. Мы с волчонком должны были остаться там, пока он не придёт за нами. Он настоятельно и старательно повторял, что мы никуда не должны уезжать и, тем более, не должны переходить из выбранного им мира в другие. Он боялся потерять нас. В его глазах появилось что-то такое, что страх его был очевиден. Я старалась меньше волноваться.

Волчонок родился ночью в специально устроенном месте, в маленькой комнате с низким потолком, имеющим сходство со сводом пещеры. Рядом со мной был только мой мужчина. Он комкал край простыни и подавленно молчал.

Когда волчонок появился на свет, я с удивлением осознала, что мой мужчина выкинул меня из головы. Он вдруг перестал обращать на меня внимание. Он не задумываясь перекусил пуповину, почти не глядя, и склонился над плачущим ребёнком, как-то трепетно его обнюхивая. Я приподнялась на локтях, ребёнок перестал плакать и смотрел на отца, прижав к туловищу крохотные руки. Обнюхивание заняло много времени, волчонок лежал обнажённый и беспомощный и не смел издать ни звука под пристальным взглядом отца. Наконец, мужчина тряхнул головой и улыбнулся своей женщине. Уже через минуту он лежал рядом и гладил меня по внутренней стороне бедра. Он не понимал, что сейчас это невозможно.

Я попросила его подать мне ребёнка. Он вручил мне его, как тарелку с рагу, а сам уткнулся в мою грудь носом, будто что-то разыскивая. Я отодвинула его, и приложила к груди сына. Всё время, что сын ел, он смотрел на него и мою грудь, словно решая нравится ему происходящее или нет. Ребёнок был тёплый и здоровый. Он не был красным и сморщенным, как я представляла – я специально узнавала, как выглядят младенцы, чтобы понять, в порядке ли мой. Я сразу поняла – в порядке. Моё сердце успокоилось, напротив него к соску жался мой светловолосый волчонок.

Он подмял меня под себя. Я настолько не ожидала такого обращения в день родов, что оттолкнула его грубее, чем следовало. Ледяные глаза вспыхнули обидой и непониманием. Он попробовал лечь на меня снова, я отодвинула его, в качестве компромисса устроила его голову у себя на животе.

– Нельзя.

– Как нельзя? – он был не просто удивлён, он злился.

– Нужно подождать.

Я многого не знала о его мире, он не понимал элементарных для меня вещей. Он не мог спать, предварительно не переспав со мной, как некоторые не способны спать на пустой желудок. День за днём он беспокойно ходил по нашему дому взад-вперёд до глубокой ночи. Ребёнок часто плакал в кроватке, чувствуя его беспокойство. Звук заставлял его морщиться. Я поняла, что для него «волчонок» был интересен не сам по себе, а как доказательство нашей связи и моей преданности. Он не понимал, почему я не разрешаю развлекаться с собой, как раньше. Непонимание перерастало в настоящую злость, и мне становилось страшно, я боялась мужчину, который любил меня.

В очередную ночь он решительно положил руку мне на грудь, его челюсти были стиснуты, глаза чуть прищурены – он словно испытывал меня, собирался показать, что из нас двоих он сильнее.

Я в этом никогда не сомневалась. Волчонок в тонкой пелёнке ютился у меня на руках. Я боялась приводить его на свет, теперь боялась за него, ужасно боялась за него. Я была готова как угодно успокаивать его отца, лишь бы он не списал свои разочарования на него.

– Соскучился? – я отложила волчонка подальше от себя и привлекла к себе своего мужчину.

Он с довольным рычанием устроился на мне, придавливая весом. Раньше я как-то не замечала, насколько он тяжёлый. Он не целовал, а кусал мои губы от жадности. Я с трудом остановила его. Негодование снова взметнуло его брови. Я поцеловала его подбородок:

– Закрой глаза.

Напряжение на его лице разгладилось. Он опустил веки. Я сомкнула пальцы на его затылке и стала целовать сама. Я гладила его, перебирала пальцами короткие волосы, и стоило ему снова начать жадничать, упирала в грудь колено, стараясь делать это игриво, так чтобы ему было приятно. И он увлёкся и забылся. Пальцы сомкнулись под моим коленом, он поглаживал мою ножку и целовал меня.

Он заснул на рассвете. Я устала сверх всякой меры. Я боялась разбудить его и с трудом дотянулась до волчонка рукой. Сын повернулся на моё прикосновение – у него были ледяные глаза отца. Он был спокоен, улыбался, обнажая голые дёсны. Я водила по его щеке кончиком пальца. Вскоре он заснул.

При рождении мы назвали его Инголфр и поняли, что он будет похож на отца, но не во всём. Мне не хотелось, чтобы они были слишком похожи.

Следующим вечером мой мужчина тихо устроился рядом, не угрожая получить своё силой. Я так устала, что начала дремать с волчонком на груди. Уже видя первый сон, я поняла, что нельзя спать с ребёнком на руках, и в ужасе проснулась – волчонок лежал на кровати под своим одеяльцем, но я всё равно ощущала мягкое пощипывание вокруг соска. Я не сразу поняла, что это значит. Через какое-то время меня осенило, и мне стало не по себе. Я не стала вырываться и кричать. Он был спокоен, мне так нужно было, чтобы он оставался спокоен. Поэтому я повела себя так, будто его поведение в порядке вещей. В следующий раз он захотел того же, и я снова поддалась.