Фёдор Титарчук - Я дарую Вам презренье. История безымянного человека

Все рухнуло, когда её не стало! Что произошло, для Него до сих пор оставалось загадкой, но её нашли где-то в районе Сумского рынка. По ней проехалась машина, сначала в одну сторону, потом назад. Что это было? Это был умышленный наезд? Случайность? Кара за непослушание или месть ревнивца?! Всё это осталось тайном. И для Него все тут же кончилось.

Золотой век даже не исчез – он прекратился, как прекращается фильм в кинотеатре, когда в том вдруг исчезает электроэнергия. Вот сейчас все было, зритель с головой погружен в происходящее, и вдруг всё – темнота. Темнота, непонимание, недоумение, сменяющиеся сначала страхом, а потом ненавистью.

Это была ещё одна переломная веха, которую Он переживал куда тяжелее, чем все предыдущие.

– Мы почти приехали! – вдруг вышел из ступора Он, вновь став живым человеком. —Аля, ты задремала!

Аля действительно дремала. Практически спала, стоя на ногах, прислонившись к двери спиной.

– А? Что? – встрепенулась она. Всю прошлую ночь, пока Он боролся с отвесным склоном, превозмогая того во сне, она практически не спала. Сон её можно было назвать условным и ничего не было удивительного в том, что усталость взяла свое уже утром, в метро.

– Наша… – говорил Он об остановке метро.

– А! Да! Точно! – подалась к выходу она.

***

«Наверное, это все же был вещий сон!» – мелькнуло в голове, лишь Он переступил порог работы.

«Если вещий, то добавь ещё что был сон в руку!» – догнала вторая мысль.

«Тогда за ум браться нужно! – легкая ехилдина дополнила уже сказанное. – А то гляди, следующий вещий будет о земельке сырой или о пижамке полосатой… а то и стенах желтых да дядях больших и добрых в халатах белых.»

«Ну и мысли же в голову лезут!» – сразу несколько собеседников общались в голове.

– Опять пил? – скривилась Карина, лишь увидев Его на пороге кабинета.

– Нет, – вполне серьезно ответил Он.

– А выглядишь так, что лучше бы пил… – смерила взором презрения Алю она. – Жутко выглядишь.

– Не имею сил с тобой спорить, – согласился Он и в Его словах не было и тени иронии. – И чувствую себя точно так же.

– За голову тебе браться давно пора, голуба! Ты же не мальчик, чтобы водку литрами пить и с бабы на бабу скакать.

– Истину глаголешь! – кивнул Он. – Я, похоже, пришёл к такому же выводу…

– Тогда я рада за тебя, – улыбнулась снисходительно она. – Если дело обстоит так, то можешь рассчитывать на мою поддержку.

«Был бы рад получить расширенный пакет помощи!» – едва не отшутился Он в том стиле, который был нормой для второй Его сущности.

– Спасибо за помощь, дорогая, – повернулась Карина всем своим ростом в сторону Алины. – Признательна. Принимаю из рук в руки. – хищно улыбалась она.

Аля что-то пробормотала и поспешила ретироваться, чувствуя себя каждую минуту, начиная с прошлого вечера, не в своей тарелке.

Она так быстро исчезла, что Он даже и не заметил, как это произошло. Хотя, если честно, то Ему было сейчас совсем не до неё, как, в прочем, и все время, которое Аля пребывала в состоянии неуверенности.

– Ну что, милый, – вложила Карина в это слово весь сарказм, на который была способна. – Позволь за тобой поухаживать. – стряхнула несуществующий волос с Его плеча она.

Он закрыл глаза, развалившись в кресле, позволив хоть какое-то время событиям нести Его в вольном плавании. Карина суетилась рядом, то ли действительно переживая за Его состояние, то ли наслаждаясь своим реваншем. Он же не сопротивлялся, меланхолия одолела Его окончательно.

– Может чаю изволите, государь?! – шутила она. Он изволил и легкое похихикивание подруг Карины Его ни сколько не задевало.

В голове крутился сон вперемежку с отдельными воспоминаниями из прошлого, причем всплывали и такие, где фигурировала и Карина, полуобнаженная и…

Чай, увы, оказался не сладким. Не столь сладким, как Он привык. Ранее Карина ни когда не ошибалась с количеством сахара, прекрасно зная Его вкусы, сейчас же… «Не важно…» – отмахнулся Он и продолжил вливать в себя горячую жидкость не ощущая даже её вкуса.

– Как наш ловелас? – вдруг на горизонте образовался Игорь и тут же кулак, повинуясь мгновенному порыву, ринулся в его сторону. Игорь успел увернуться, отскочил в сторону и в недоумении застыл там. Видимо произошедшее для него стало неожиданностью и, как показалось Ему, Игорь был вообще не готов решать вопросы физически. Не сейчас, а в принципе. Этакий мальчик-размазня, которым когда-то бы и Он, но которому в определённый момент помог жизненный перелом, а вот Игорю…

Он ненавидел Игоря. Ненавидел на уровне подсознательном, как ненавидят кого-то только за то, что тот существует. Игорь олицетворял собой тот индивид, что являл собой прекрасного специалиста, но «откровенную гниду» когда дело касалось человеческих отношений. Что-то глубоко сидело в нем, что-то такое, что заставляло его не только поступать, но и мыслить, быть продолжением своих глубинным комплексов, протест которых выражался в мелком пакостничестве, наушничестве и откровенной зависти и потому ненависти практически ко всем окружающим.

Он взглянул на Игоря, на его осоловевшие глаза, на трясущиеся от выброса адреналина руки, которые тот даже не посмел поднять вверх и Его вдруг озарило! Он увидел себя. Именно себя, ни кого иного. Того себя, которым Он мог бы стать, если бы в определённый момент вторая Его сущность не взяла верх, если бы Его подруга, не мыслившая себя без пристрастия к древней профессии, не откорректировала в значительной мере Его картину мира, и, наверное, если бы потом с ней не случилось того, что произошло… Он бы, скорее всего, вырос из штанишек мальчика-нюни, при том бережно храня те самые штанишки где-то глубоко в подсознании. Игорю не повезло. По крайней мере так казалось сейчас Ему. И если Он был в отношении Игоря прав, то тот жил так же двойственной жизни, скрывая от посторонних ранимость своей натуры, защищая её теми способами, которые позволяли избегать прямой конфронтации, потому что любое столкновение лоб в лоб для него было бы фатально.

Он ненавидел Игоря, и теперь, Ему казалось, понимал за что! За то, что тот был Им самим, той модификацией, которой Он мог бы стать, но по воле случая не стал. К счастью или, напротив, к самоуничтожению, – сказать не мог.

Игорь был классическим случаем повзрослевшего инфанта, которых плодила в неимоверных количествах сегодняшнее общество. Плодило в таких количествах, что они теперь становились нормой. Инфантильного создания, всеми силами старающегося это скрыть и болезненно воспринимавшего любые попытки его в том обличить.

– Я, это… – попытался извиниться Он, но слова пропадали. Такое с Ним бывало, когда речевой центр отказывался работать согласованно с процессом мышления. Мысли формировали образы, Он даже был готов произнести речь, но…