Максим Смирнов - Исповедь для принцессы

Со временем меня навещает Панцирь Джек и приносит свой домик с тараканами. Они свистят и шипят у него в ящичке. Я спрашиваю, чем он кормит этих мерзких тварей, а он отвечает, что это самые всеядные насекомые на свете. Но больше всего на свете, говорит Панцирь Джек, они любят бананы. Он превращает бананы в кашицу и кладет их в кормушку. Он хочет подарить мне парочку своих питомцев, но я отказываюсь от такого дорогого подарка. Говорю, что мне не до этого. Говорю, что не смогу больше ухаживать за живыми существами. Говорю, что они умрут от одиночества. Говорю, что даже тараканы не смогут прижиться со мной. Я смотрю на прозрачный домик с Gromphadorhina portentosa, вижу, как они копошатся там: огромные, коричневые и блестящие как лакированные ногти.

– Все будет хорошо, – успокаивает меня Панцирь Джек. – Мы часто кого-то теряем и с этим порой надо мириться. Тогда у нас будет время подумать над тем, чего же нам на самом деле не хватает.

Время идет кусками. Может быть даже эпизодами. Представь, ты смотришь на часы и видишь, что прошла половина дня, а у тебя в руках пульт от телевизора, и ты, как зомби, просто переключаешь каналы. Стрелки неравномерно скачут, и тебе кажется, что это уже вечер, но на самом деле только раннее утро. Потом тебе мерещатся тени на стенах. В комнатах горит свет, чтобы было не так страшно, из каждого динамика разливается равномерно музыка, чтобы не слышать биения своего сердца, в каждом телевизоре показывают что-то новое, чтобы не просматривать одну и ту же семейную фотографию, где изображены ты и твои родители. На полу раскрытые пачки из-под чипсов, пустые банки арахисового масла и десятки стеклянных бутылок из-под Кока-Колы. А рядом с тобой, когда засыпаешь, фотография твоих родителей в деревянной рамке.

– Ты хозяин этого маленького мира, – констатирует факт Панцирь Джек, но только это уже не приносит радости как прежде. – Ты знаменитость! Остался жив после этой передряги в супермаркете. Только, нужна ли тебе такая цена за известность?

Лучше бы я умер, – говорю я. – Лучше бы я никогда не знал этого.

Мы доедаем с Джеком остатки еды из холодильника и ждем, когда за мной нагрянут социальные службы. Едим арахисовое масло из банки руками, Джек кормит своих тараканов черной икрой, а я открываю бутылку отцовского рома и пытаюсь сделать глоток. Обжигающее пойло идет обратно. Меня тут же рвет на диван и я забрасываю бутылку куда подальше.

Я говорю, что нам рановато пить, а Панцирь Джек накладывает полную кормушку черной икры своим питомцам.

Я живу дальше, а времена суток меняются один за другими, и только небесные своды остаются неизменными. А потом я понимаю, что мне пора прощаться с моим домом, когда одним прекрасным утром на пороге родительского дома появляются двое в строгих деловых костюмах и говорят: «Ну что молодой человек, сегодня мы пристроим вас в более благоприятное место… не переживайте, вы больше не будете один… »

Но, кажется именно от этих слов, у меня и начинаются самые большие переживания.

Я заканчиваю рассказ, а ты уже спишь. Горит лишь маленький ночник в углу комнаты, погружая стены номера в приятный полумрак. Тебе очень интересно все это, но ты и в самом деле просто вымоталась за этот день, что глаза сами закрылись. Мирно сопишь и твои волосы так красиво разбросаны на подушке. Путешествие в один конец доставляет столько боли и усталости. Один бокал для шампанского с отпечатком твоей помады, допитая бутылка, мои наручные часы на тумбочке, мобильные телефоны. Запах латекса и полуночного соития, запах твоего белья и моей горячей кожи. Тишина номера и одиночество за стенами мотеля. Я смотрю на тебя спящую. Как идеально ты уснула на кровати, какую форму приняла, и как грациозно расположились линии твоего тела. Ты такая совершенная и твой сон делает тебя умиротвореннее, лишает земных проблем. Думаю, что тебя не стоит будить, ведь завтра утром наш маршрут продолжится по дорогам страны, ты просто обязана выспаться. Любовь – это когда понимаешь, что больше некуда спешить. Любовь – это когда понимаешь, что не боишься жить дальше.

Оставляю тебя спящую. Выхожу из мотеля с сигаретой в зубах, просто чтобы побыть самому. Психодиагностика личности за сигареткой. У меня что-то спрашивает администратор, но я просто мотаю головой, мол, ничего не надо, и выхожу в холодную ночь пустого мира. Просто смотрю на редко проезжающие авто, на пустынные пейзажи, на огни ночного города вдали. Золотистые лучи фар разрезают мрак ночи, и в этом свете мне фрагментами становится доступен знак ограничивающий скорость за поворотом. Высокое искривленное дерево. Помятый забор. Разметка дороги, уходящая в пустоту. Одинокая фигура, которая бредет куда-то. Огни городского центра. Реклама на огромном плакате.

Ничто не имеет значения, когда ты теряешь смысл, когда нить повествования уходит в неизвестность. Стою и замерзаю, но только огонек сигареты источает хоть какое-то тепло здесь. Думаю, что никогда не умру от рака, просто потому, что когда-то придумают стопроцентную панацею от него. Не хочу идти в номер, а просто обхожу мотель вокруг и подхожу к нашему окну, чтобы посмотреть на тебя.

Заглядываю в окно. И ужасаюсь тому, что вижу. Смотрю как на дорогую постановку мыльной оперы, через стекло.

Верь мне, просто верь. Знаешь, если бы я не записал это, я бы подумал, что мне все это привиделось, что мое больное воображение нарисовало красочную картину, несуществующей жизни – твоей или моей. Я помню все эти ощущения, все то, что захватило меня тогда, как будто я видел сон, а не чувствовал все это наяву. Это судьба, она и только она защищает меня.

Я увидел себя! Там в номере. Я просто увидел, как сидел рядом с тобой, гладил тебя по вьющимся волосам, смотрел на тебя спящую, накрывал одеялом, а ты переворачивалась во сне на другой бок. Тот, другой я ходил по комнате и что-то говорил. Окно было закрыто, и я не слышал ничего, просто видел, как мои губы, губы того меня, шевелились, и я смог прочитать только что-то вроде простых односложных слов на его лице. «Любовь». «Отчаяние». «Смерть». «Одиночество». «Привязанность» . Мне стало грустно, и я принялся стучать в окно. Но звуки, они пропали. Что-то сковало мои чувства, как будто из меня высосали всю жизнь по капле. Напало такое опустошение в душе, что захотелось орать что было сил. Я попытался прокричать, но я не смог выдавить из себя ни звука, как в кошмаре, когда страх превращает тебя в немого. Я побежал обратно, обратно в номер, для того, чтобы удостовериться, что со мной все нормально, что к нам проник маньяк, который прельстился твоей красотой. Пробегаю мимо администратора, который не обращает на меня внимания, и продолжает смотреть телевизор, как будто меня не существует в природе, и не стоит даже поинтересоваться, например, что мне нужно. Но когда я вбежал в наш номер, то я только разбудил тебя шумом.