Виталий Протов - Северное сияние

Она ценила свое время больше, чем он. Допив налитый в стакан коньяк, она поднялась, порылась в сумочке, выложила какой-то пакетик на прикроватную тумбочку и удалилась в ванную. Сергей подошел к кровати и увидел радом с телефоном два презерватива. Видимо этим отмерялось количество любви, на какое он мог рассчитывать. Он что – должен был подготовиться к ее явлению из ванны и ждать во всеоружии, натянув презерватив на изнемогающий член? Ну уж нет. Он посмотрит, как оно повернется. Хотя, что уж там может повернуться – все уже повернулось, и ему ничего другого не остается, как ждать, что он и делал с нетерпением. Сколько минут прошло – пять, десять? Он совершенно потерял чувство времени. Ему казалось, что она торчит в этой чертовой ванной уже целый час. Он налил себе коньяка еще на один палец, выпил залпом, подошел к окну и стал делать вид, что увлечен происходящим на улице. Настолько увлечен, что даже не пошевелился, когда услышал, как открывается дверь. Он выждал еще секунду другу, потом чуть повернул голову, потом еще чуть-чуть и так остался, чуть не разинув рот; он очень надеялся, что вид у него при этом был не слишком глупый – зрелый мужик настолько ошарашенный женской наготой, что на несколько мгновений потерял дар речи.

Она появилась раздетая – одежду свою оставила в ванной – руки свободно и непринужденно висят вдоль тела, ни малейшего стеснения, полная естественность. В движениях никакой суетливости – полное спокойствие и уверенность в себе. Потом все с такой же уверенной неспешностью она подошла к нему – выражение лица, как у матери, отчитывающей непослушного сына.

– Ну и чего же мы ждем?

(Он еще раньше подметил, что, обращаясь к нему, она избегает личных местоимений – не хочет говорить ему «вы» и словно бы не может «ты».) Она была удивительно хороша. Так хороша, что он боялся прикоснуться к ней, как боишься прикоснуться к цветку или бабочке, лепестки или крылышки которых под грубыми любопытными пальцами тут же теряют свою красоту и свежесть.

Она знала себе цену. Иначе она не явилась бы в таком виде – ни дать ни взять Афродита, родившаяся из морской пены. Чуть более широкие, чем принятые по современным стандартам красоты, бедра. Если бы ее выставить на конкурс современных красавиц, то она не прошла бы и собеседования – такая подчеркнутая женственность нынче не в моде. Белая, чуть ли не матовая кожа почти в тон пепельным волосам, небольшая грудь какой-то абсолютно, невероятно идеальной формы, словно удерживаемая невидимым бюстгальтером, тонкая, прозрачная дорожка на лобке.

В ее красоте была какая-то холодная торжественность, входившая в явное противоречие с реалиями жизни: эта девочка была доступна, продавала себя за деньги, а выглядела как неприступная и надменная красавица, чьей благосклонности безуспешно ищут многие далеко не последние мужчины.

Она подошла к нему с детски-наивным выражением на лице – выражением уверенности в своих чарах и гордости за все то, чем мать-природа наделила ее.

Он протянул руку и прикоснулся к ней. Какая холодная упругая кожа. Холодная? Почему же тогда такой жар побежал по его пальцами от этого прикосновения?

Он прижал ее к себе, чтобы она почувствовала, как жаждет ее его плоть. Она принялась расстегивать на нем рубашку, он тем временем возился с брюками. Наконец они оба предстали друг перед другом в откровенной наготе, которая так хорошо говорила о них обоих: юная красавица в расцвете своей молодости и начинающий стареть мужчина, уже слегка обрюзгший, с животиком, грозящим в недалеком будущем округлиться тыковкой. Однако она, оценивающе смерив взглядом его мужское достоинство, видимо осталось удовлетворенной: потрепав, словно щенка по холке, его вздыбленную плоть, повлекла его за собой – кровати, к тумбочке, на которую положила неотъемлемые принадлежности ее профессии: соблюдайте технику безопасности. Он нетерпеливыми руками разорвал пакетик. (Черт, какие их стали делать. В те времена, когда он пользовался этими приспособления, они были другими, совсем другими. Супружеская жизнь отучает от многих навыков молодости.) Она с улыбкой помогла ему справиться с этой немудреной штуковиной, а потом, сдернув покрывало с кровати, легла на спину и замерла в ожидании, которое длилось недолго.

Ах, как ему хотелось насладиться этим телом, гладить и трогать его, ласкать самые интимные и чувственные его места. Но желание его было таким неотложным и насущным, что он почти сразу приступил к делу. Он улегся на нее, вжался в ее белизну и почувствовал, как податливо и с готовностью разошлись под ним ее ноги. И тогда он направил свое зачехленное орудие прямо в средоточие своих вожделений. Но она еще не была готова принять его.

Он сделал одну безуспешную попытку, другую – его плоть неожиданно натолкнулась на сопротивление ее плоти, которая словно не желала впускать его; ее поза, ее встречные движения вроде бы приглашали его и должны были способствовать его проникновению в это выстланное атласом угодье, однако он делал одну за другой безуспешные попытки, встречая на пути ее сухие, словно высушенные ветрами губы.

Но он уже не мог ждать – слишком велико было его нетерпение – и вошел в нее силой. Блаженное выражение на ее лице на секунду сменилось гримасой боли, но потом припухлые губки снова приоткрылись – на лицо вернулась маска страсти, когда его ритмичные и все более ускоряющиеся движения стали исторгать из нее тихие стоны. И тут он почувствовал, как скопившаяся в нем страсть устремилась тягучей волной вниз, и тогда уже он отозвался на ее стоны приглушенным криком, известившим о его фиаско – так быстро любовная игра может заканчиваться разве что у прыщавого подростка, начинающего познавать радости жизни.

Он провалился в эту пропасть наслаждения и на несколько секунд ушел куда-то из этого мира земных юдолей в мир вечного блаженства. Когда он вернулся, она лежала на его плече, тихонько посапывая – его кожу щекотал воздух из ее ноздрей.

Вот тогда-то ему и открылся тайный, хотя по зрелому размышлению и очевидный, смысл двух презервативов, предусмотрительно выложенных на тумбочку этим знатоком сексуальных особенностей мужчин средних лет. Видимо, девочка специализировалась на этой категории и знала специфику: первые объятия у них быстро завершались скоротечным оргазмом. Ее очарование, молодость, соблазнительность оказывались для них, привыкших к оседлому образу жизни, слишком сильным раздражителем.

Ее клиенты, хотя и прошедшие в свое время огонь и воду мужи, с годами теряли навыки и форму тех своих юношеских лет, когда мужчина, по чьему-то меткому наблюдению, готов оплодотворить все, что движется. Рутина сексуальной жизни играла с ними свою неприятную шутку, и они оказывались на удивление незащищенными перед этой откровенной женской красотой. Они шли на любовную схватку с открытым забралом. Но в отличие от лишенных какой-либо новизны погружений в изученные до самых отдаленных извивов лона их жен, это путешествие обещало такие открытия, от которых захватывало дух. Они предвкушали райские наслаждения, мысль о которых возникала при одном только созерцании этого вместилища откровенной чувственности, им слышались стоны такого немыслимого блаженства, что горло сжималось спазмом какого-то невыразимого счастья, они представляли себе сцены такого разнузданного сладострастия, что одного только их воображения было достаточно, чтобы их прорвало… и окропляли неудержимыми брызгами этот мир, порой даже не успевая донести их до того чувствилища, которое и позвало их в этот короткий полет.