Энн Райс - Белинда

К тому времени я так устала, что у меня не было больше сил сидеть с ними. Эта ночь откровений стала для меня по-настоящему суровым испытанием. И я была выжата как лимон.

Думаю, Джи-Джи это заметил. Он пошел взять мою куртку и надеть пальто.

Потом они с Олли устроили что-то вроде совещания, но я все слышала, так как в доме практически не было стен. Олли напомнил папе о том, чего ему стоило последнее судебное разбирательство с мамой. Ему пришлось уехать из Европы без гроша за душой. На что Джи-Джи ответил: дескать, подумаешь, зато в Нью-Йорке его буквально завалили предложениями продвигать продукцию.

— Для решения данного дела наша дамочка может пользоваться услугами юристов киностудии! А вот тебе каждый месяц придется выкладывать не меньше десяти тысяч!

— Олли, но это же моя дочь! — возмути лея папа. — И других детей у меня нет и не будет.

Тогда Олли окончательно взбесился. Он сказал, что последние пять лет делал все, лишь бы папа был счастлив. А папа в ответ только расхохотался.

Словом, назревал крупный скандал. Папа изо всех сил отбивался, но как-то мягко, в ему одному свойственной манере.

— Олли, ты мне не даешь даже работать, так как постоянно злишься на меня. Ты выходишь из себя, если меня нет в театре перед началом спектакля и после его окончания.

Но здесь хочу обратить твое внимание, Джереми, на то, что они даже ссорились удивительно мягко и интеллигентно, словно никогда в жизни не орали друг на друга и даже не знают, как это делается.

— Послушай, — начал Олли. — Я хочу помочь твоей дочке. Она славная девочка. Но что, по-твоему, я должен сделать?

«Как мило, — подумала я. — И он, похоже, говорит вполне искренно. И он очень умен. И конечно, прав».

А еще они напрочь забыли о мамином брате — моем дяде Дэриле, который, кстати, тоже был юристом.

Тут я услышала, как папа говорит с кем-то по телефону. Потом он подошел ко мне, накинул мне на плечи пальто — наподобие подбитого норкой плаща, — которое ему подарил Блэр Саквелл, и изложил свой план действий.

— А теперь послушай меня, Белинда, — сказал папа. — У меня есть дом на Файер-Айленд. Сейчас зима, и поблизости никто не живет. Но дом теплый, с большим камином и большим холодильником. И мы можем обеспечить тебя всем необходимым. Тебе, конечно, будет одиноко. Тебе будет немного страшно. Но там ты сможешь прятаться, пока мы не узнаем, что задумала Бонни, сообщила она в полицию или нет.

Олли был страшно расстроен. Он поцеловал меня на прощание, и мы с папой уехали в его лимузине. Остаток ночи мы занимались тем, что собирали мне вещи в дорогу. Провизию мы закупили в круглосуточных магазинах, а папа записал мои размеры, пообещав привезти мне одежду. И вот наконец, в три часа утра, мы уже ехали по спящим улицам Астории в Квинсе, направляясь из Нью-Йорка в маленький городок, где должны были сесть на паром до Файер-Айленда. И тут меня вдруг будто что-то стукнуло.

— Папочка, какой сегодня день? Седьмое ноября?

— Вот так так, Белинда! Сегодня же твой день рождения!

— Да, но что от него проку, папочка, если мне еще только шестнадцать?!

Мы чуть было не замерзли, когда переправлялись на пароме. А Файер-Айленд показался мне мрачным и неуютным. На острове не было ни одной живой души, за исключением какого-то рабочего, приехавшего на том же пароме. И когда мы шли по дощатому настилу к папиному дому, нам в спину дул кусачий ветер с Атлантики.

Но, оказавшись внутри, я сразу почувствовала облегчение. В холодильнике было полно еды, электрические батареи работали исправно, дров для камина было более чем достаточно. И телевизор показывал нормально. А еще на полках было много книг, аудио- и видеокассет. Возле камина я даже обнаружила экземпляр «Багрового Марди-Гра» с пометками Олли Буна.

Первый день я наслаждалась жизнью. Наконец-то мне удалось нормально выспаться. А ближе к вечеру я отправилась прогуляться на пирс. Я любовалась луной над черными водами океана, и на душе было хорошо и спокойно. Одиночество не пугало, а, наоборот, радовало меня. Мне казалось, будто я снова на Сент-Эспри.

Но должна сказать тебе, что радовалась я недолго.

Я переживала один из самых странных периодов своей жизни. На следующий день Джи-Джи привез кучу припасов и чудные зимние вещи: брюки, свитера, куртки и прочее. А еще он привез известие, что в газетах нет ни слова о моем исчезновении и с ним никто не пытался связаться. Словом, о моем побеге никто ни гу-гу.

Когда он мне все это рассказал, у меня опять защемило сердце и на душе почему-то стало тяжело. Хотя совершенно непонятно почему. Я ведь была рада, что меня не ищут. Так ведь? Но меня, естественно, задело и не могло не задеть, что им на меня наплевать и неохота даже искать.

Да уж, все так запуталось! И вот, со всеми своими страхами и сомнениями, с тоской по Марти и Сьюзен и с душевной болью из-за маминого предательства, я провела три месяца в папином доме на Файер-Айленд.

Когда в декабре замерз залив, папа не смог сюда добраться. И даже телефон иногда бастовал и отказывался работать. И, несмотря на огонь в камине и громкую магнитофонную музыку, мне еще никогда не было так одиноко, как здесь, в царстве падающего снега за замерзшими окнами.

Я только сейчас поняла, что на самом деле еще ни разу не была по-настоящему одна. Даже в «Шато Мармон» вокруг были гостиничные корпуса, а совсем рядом вечно бурлящий бульвар Сансет. А раньше меня окружал мой маленький уютный мирок, состоящий из мамы, Триш и Джилл.

Но довольно об этом. Я могла часами ходить кругами по дому, разговаривая сама с собой. Я могла хоть на голове стоять. Я могла орать сколько душе угодно. И конечно, я много читала: романы, рассказы, биографическую литературу, — словом, все, что привозил папа. Я прочла либретто всех бродвейских пьес, поскольку нашла их на книжных полках, и так наслушалась Ромберга, Роджерса и Хаммерштейна, а также Стивена Сондхейма, что если бы приняла участие в викторине по бродвейским мюзиклам, то с легкостью смогла бы ответить на вопрос стоимостью шестьдесят четыре тысячи долларов.

Я дважды перечитала «Багровый Марди-Гра». Потом я прочла остальные книги твоей мамы, какие только были у Олли, а затем — угадай что? — заодно и твои книги тоже. Оказывается, многие взрослые увлекаются твоими книгами, и ты наверняка в курсе, хотя я, естественно, об этом не знала, пока не добралась до полки с книгами Олли.

А еще я там, на Файер-Айленд, много пила. Но пила осторожно. Мне вовсе не хотелось, чтобы папа позвонил и догадался, что я слегка навеселе, или еще хуже — застал меня в таком состоянии. И я старалась соблюдать свою норму, но выпить могла много. Я полностью опустошила папины запасы спиртного в доме. Сначала это был скотч, потом джин и, наконец, ром. Вот так я и развлекалась на Файер-Айленд, но, знаешь, самое смешное, что я пила и думала о маме. Когда я пила, слушала музыку и танцевала точь-в-точь, как когда-то мама, то начинала лучше ее понимать.