Диана Бейн - Глаза ночи

С высоты своего роста Уилл окинул взглядом комнату, переводя глаза с одной головы на другую: они покачивались, как пробки от бутылок на поверхности неспокойного моря. А вот и официант с подносом шампанского. Его глаза впитывали в себя окружающее, а мозг в это время делал свое дело. Его одежда и речь могли казаться небрежными, но голова всегда работала четко и ясно: с точностью и быстротой компьютера он представил все известное ему о Джейсоне Фарадее.

Фарадей приехал в Вашингтон в пятидесятые годы в качестве чьего-то «способного мальчика» — Уилл не знал чьего, он тогда еще учился в колледже. Джейсон всегда числился у кого-то в штате, никогда не выступал в роли самостоятельного политика и имел необыкновенную репутацию — ум, как стальной капкан, несгибаемая сила воли и все такое прочее. Он не был связан с теперешней администрацией и, конечно же, не входил в команду Кеннеди. Считалось, что Джейсон Фарадей занимается на высоком — очень высоком — уровне какими-то тайными операциями. ФБР, ЦРУ, Совет по национальной безопасности — на выбор. Кем бы он ни был, он совершенно определенно не являлся человеком круга Уилла Трейси. «Так какого же черта, — подумал он, — я делаю в оранжерее вместе с его женой?»

Уилл протиснулся достаточно близко к официанту, чтобы ухватить два полных бокала. Улыбаясь и бормоча: «Извините, тороплюсь, увидимся позже», — коллегам и знакомым, которые попадались ему на пути, он вернулся в оранжерею, обойдя почти все помещение, с облегчением заметил среди зелени еще две парочки. Бренвен сидела там же, где он ее оставил. Она, казалось, излучала спокойствие, которое окружало ее, разливаясь, подобно озеру, под зеленой аркой из ветвей. Его остроумие и постоянная манера шутить, за которыми он на самом деле скрывал свою чувствительность, настолько острую, что она часто приводила его в замешательство, оставили его.

Молодая женщина еще не увидела его. Он остановился в глубине тропических зарослей, чтобы наполнить свои легкие влажным, пряным запахом зелени и земли, а свои глаза ею. Дело было не в том, что она прекрасна — это слово не подходило, и его мозг тут же выдал другое, которое понравилось ему больше: милая. И опять не точно. Она была не такой, как другие. Неуловимое, необъяснимое словами отличие. Уилл ощутил неодолимую потребность узнать ее как можно ближе — ничего подобного ему не доводилось испытывать за все двадцать семь лет своей жизни.

— Надеюсь, я не задержался надолго, — сказал он, сев рядом с ней. Он не пролил ни капли, пока нес бокалы в оранжерею, но сейчас его рука дрожала.

— Вовсе нет. — Рука Бренвен, напротив, была твердой и уверенной, и так же твердо и уверенно ее глаза смотрели прямо ему в лицо. — Я наслаждалась просто… просто тем, что нахожусь здесь.

Острота желания связала Уиллу язык. Он мог только жадно рассматривать ее лицо и с удивлением заметил, что она тоже рассматривает его, честно и открыто. Она не пыталась завязать ни к чему не обязывающий разговор, не отворачивалась от него.

Наконец он сказал, приподняв бокал:

— За дружбу? — Голос возвысился в вопросительной интонации, а уголки губ приподнялись в ожидающей улыбке.

— За дружбу, — сказала Бренвен, не улыбаясь. Ее слова прозвучали как обет, серьезно, как будто бы она уже знала, что ожидает в будущем их обоих.

Дыхание Джейсона замедлилось и стало равномерным; что-то промычав во сне, он повернулся на бок спиной к ней — это был верный признак того, что он наконец уснул. Бренвен осторожно выскользнула из кровати и бесшумно спустилась вниз, прихватив по пути халат и шлепанцы. Она молила бога, чтобы сон Джейсона был крепким: ему не нравилось, когда он просыпался и не находил ее рядом с собой. Джейсон спал очень чутко, даже когда казался обессиленным после занятий любовью, даже когда много выпивал. Обычно его мучили какие-то ужасные сны, и иногда он, не пробуждаясь, тянулся к Бренвен и прижимал ее к себе, как если бы она была его талисманом, уберегающим от ночных кошмаров. Эти короткие мгновения его беспомощности, ранимости одновременно трогали и пугали ее.

Не сегодня , молила она, по крайней мере, не в течение следующего часа. Ей нужно было побыть наедине с собой, подумать, привести мысли в порядок. Она прошла на кухню и, открыв холодильник, налила себе стакан апельсинового сока. Сделала глоток, а остальное отставила в сторону: если Джейсон проснется и начнет искать ее, она сможет сказать, что ей захотелось пить. Не думая ни о чем, Бренвен направилась в «комнату для завтрака», маленькую комнатку, находившуюся между столовой и кухней и когда-то выполнявшую роль буфетной. Джейсон не любил эту комнатушку, в которой с одной стороны у окна стоял грубо сколоченный стол и деревянные скамьи с высокими спинками, а противоположную стену занимали встроенные шкафы со стеклянными дверцами и выдвижными ящиками. Он считал ее тесной и загроможденной, а Бренвен она казалась очень уютной. Так как они никогда не завтракали здесь, Бренвен держала на столе пишущую машинку, тетради с лекциями и папки с материалами для курсовых работ. Ее книги постепенно заполняли полки шкафов, а в одном из выдвижных ящиков лежали ручки, карандаши, скрепки и разные другие канцелярские принадлежности. Не сознавая этого, Бренвен превратила «комнату для завтрака» в свое собственное пространство в доме, который она до сих пор даже про себя называла «домом Джейсона». У нее не было никакого интереса к «декорированию», как это назвали жены других преподавателей. В доме Джейсона всего было более чем достаточно, и ей никогда не приходило в голову заменить отличные вещи другими только потому, что она предпочла бы другой цвет, рисунок или материал. И все же, когда она была в доме одна, ее тянуло в «комнату для завтрака», здесь был ее мирок.

Бренвен поставила стакан с апельсиновым соком на стол и включила настольную лампу. Она втиснулась в угол скамьи с высокой спинкой, поджав под себя ноги и подтянув колени к груди. Впервые за прошедшие месяцы ей захотелось, чтобы рядом оказалась мать, с которой можно было бы поговорить. Не потому, что мама могла бы действительно оказать ей какую-нибудь реальную помощь — просто она бы кивала, улыбаясь, и слушала, и только. Бренвен прижала щеку к колену и улыбнулась. Семья была очень далеко отсюда, но они любили ее, и это само по себе было большой поддержкой.

Ее улыбка растаяла. «Мне нужна помощь, — подумала Бренвен. — Я попала в такой переплет, что не знаю, смогу ли я сама когда-нибудь выпутаться из него!» Она закрыла глаза и сконцентрировалась, прижала колени еще крепче к груди и стала погружаться внутрь себя, туда, где все было тихо и спокойно.

В тишине она услышала свой внутренний Голос, который замолчал так давно: «Помощь, в которой ты так нуждаешься, находится здесь, внутри тебя самой. Все, что тебе нужно сделать, это сидеть тихо и слушать внимательно».