Шахразада - Любовь Хасана из Басры

– Это так, – еще ниже склонил голову Хасан.

– Мальчик, ты, должно быть, весь пропитался духом затворничества в нашей холодной библиотеке и забыл, что в стенах школы нет и не может быть запрета на беседу мастера с учеником…

– Я помню это, учитель… Я боюсь лишь, что наш гость столь занят, что не сможет уделить мне ни мига.

– Наш гость мудр. Он знает, что в веках живет лишь тот мастер, у которого есть ученики. И он позволил, чтобы ты впредь всегда сопровождал его и присутствовал при всех наших беседах. Думаю, что стать учеником великого Еруна Ван Акена – вовсе не так уж скверно для такого юного безумца, как ты.

– Аллах великий, учитель! Да я о таком и мечтать не мог!

– Ну, пока об этом речи нет. Но, повторю, ты сможешь присутствовать при всех наших беседах, и именно тебе я доверю сопровождать мастера по пыльным залам холодной, но такой уютной для тебя библиотеки!

И учитель растворился в наступившей тьме. Безмолвно стоял Хасан в густых сумерках под платанами, не зная, как вознести благодарность за такой щедрый дар наставника.

О, как же удивился Мехмет, когда утром увидел своего друга на площадке для тренировок!

– Хасан, безумец! А как же твои занятия? Почему ты не спишь в обнимку с книгами, а, подобно нам, простым смертным, снова стал учеником мудрого Георгия?

– Именно потому, дружище, что наш наставник – сам мудрый Георгий. Он сделал мне подарок столь драгоценный, что я даже не в силах выразить это словами. И теперь душа моя подталкивает тело к тому, чтобы укрепить силы. Ибо мне дано разрешение – ты только представь, Мехмет! – присутствовать при беседах великого мастера с нашим учителем… Но этого мало – учитель сам, понимаешь ты, сам поручил мне сопровождать нашего гостя в скитаниях по библиотеке… И, если Аллах будет милостив, быть может, мне дано будет стать учеником самого Еруна Ван Акена…

Мехмет слушал друга с улыбкой, но в глубине души готов был вознести стократную благодарность Аллаху всесильному за то, что теперь безумие, а вернее, одержимость Хасана сослужит добрую службу. И в этом – о, Мехмет даже не сомневался – видна была рука наставника столь же мудрого, сколь и щедрого.

«Да пребудет с тобой, о Георгий, милость Аллаха всесильного на долгие годы!» Да, Мехмет беспокоился о своем друге, беспокоился о его разуме и силах. И рад был, что ему не пришлось делиться этим беспокойством с наставником. Ибо это смахивало бы на наушничество. А прослыть ябедой, как в детстве, Мехмету очень не хотелось…

– Ну что ж, Хасан, если так, то нам следует быть усердными и здесь, на песке площадки, и за трапезой…

Послышался удар барабана, и тренировка началась. Словно сам Иблис Проклятый вселился в юношу. Ибо все свои силы, о Аллах, совсем немалые, и все свое старание он сейчас направил на то, чтобы прийти в наилучшую форму. И с каждым движением, он чувствовал это, вместе с потоком сил приходила и необыкновенная ясность мысли. Словно живительная влага омыла разум ученика, смыв бессилие сомнений. Да, Хасан утренний был куда решительнее Хасана вечернего и куда мудрее Хасана вчерашнего.

Это отлично видел учитель и не мог не порадоваться за своего воспитанника. Видел это и Мехмет. Мысль стремительная и не вполне оформившаяся промелькнула у него в голове, и много позже он не раз вспоминал об этом, горестно приговаривая: «Аллах великий, ну почему я не сказал об этом учителю!» То была мысль совсем простая – Мехмет подумал, что было бы совсем недурно вовсе убрать каменное изваяние из библиотеки, найдя ему иной приют, например в комнате риторики, где бывает пусто лишь по ночам и где никакое наваждение не сможет выдержать более дюжины минут. Увы, мысль лишь мелькнула. И, о Аллах всесильный, кто знает, что бы случилось, если бы статуя обрела иной кров?

После трапезы учитель призвал Хасана к себе.

– Друг мой, сейчас мы с мастером намереваемся обсудить те идеи, которые возникли у него за последнее время. Мне бы хотелось, чтобы ты тоже присутствовал при этом. Далее господин Ван Акен собирается окунуться в океан знаний, что плещется в стенах библиотеки. И я прошу, нет, я настаиваю, чтобы его чичероне [5]был ты. Ибо никто лучше тебя не знает всех ее закоулков. Кроме, думаю, духов, что живут в ее стенах…

– Повинуюсь, учитель. – Хасан с благодарностью поклонился. – Думаю, даже духи знают библиотеку хуже меня…

– Должно быть, это так… Мы уединимся в беседке над тисовой аллеей. Не задерживайся, друг мой.

И Георгий поспешил присоединиться к художнику, который уже нетерпеливо мерил шагами крыльцо школы. Торопливо допив молоко, Хасан побежал за удалявшимися наставниками.

О, конечно, начала беседы Хасан не слышал. Но он прекрасно понял, что пока ни о чем серьезном учитель и мастер еще не говорили. Хотя – о, как была эта мысль сладка юноше! – быть может, они ждали его, Хасана…

– Итак, господин Ван Акен, о чем же будет твоя новая работа?

– Уважаемое общество поручило мне создать алтарь, воспевающий торжество человеческой любви и творения. Но, поверь мне, мудрец, это оказалось задачей более чем простой.

– Простой?

– О да, конечно. Ибо не одна тысяча мастеров создала уже не одну тысячу полотен, картин на дереве и икон, которые воспевают чистую и возвышенную любовь человеческую. Быть тысяча первым мне не интересно. Хотя, думаю, это было бы и почетно и приятно. Но вчера, в тиши аллеи мне пришла в голову мысль куда более захватывающая, хотя, быть может, и куда более крамольная…

Глаза мастера горели, он прохаживался по тенистой беседке и пытался выразить свои чувства наиболее точными словами. Не меньше, чем у почтенного Ван Акена горели глаза у Хасана, который слушал его, раскрыв рот. Мудрец Георгий любовался своим учеником – он заметил, что эти двое, такие разные, все же весьма похожи друг на друга – похожи решительностью и одержимостью.

Художник между тем продолжил:

– Создавать песнь о любви мне неинтересно. Да и не научит она никого и ничему. А вот изобразить, сколь далеко может эта любовь завести человека, показать ему, что стремление к удовлетворению лишь мирских страстей, получению лишь мирских наслаждений гибельно для прекраснейшего из творений Бога – души человеческой… О, эта задача кажется мне вполне достойной любого художника.

– Полагаю, эта задача была бы достойна не только мастера-живописца, но и мастера слова…

– О да, конечно, это так! – Отвлекшись, гость опять стал говорить спокойно и неторопливо. – А ты, юный ученик, что ты думаешь по этому поводу?

От неожиданности Хасан окаменел. Учитель улыбался, пытаясь подбодрить его. Юноша же заметил, что мастеру и в самом деле интересно его мнение. Он попытался собраться с мыслями и проговорил: