Шахразада - Хасиб и Царица змей

– Анаис, юноша. Меня зовут Анаис. Я – одна из дочерей очень влиятельного, очень древнего и очень богатого рода. А теперь, юноша, придется назваться и тебе.

– Я Хасиб из рода Асадов. Мой отец кузнец. Он и не влиятелен и не богат, а род наш совсем не древен. Но я люблю и уважаю своих родителей, ибо им я обязан всем, что знаю и умею в этой жизни.

Удивительно, но красавица не скривила губы в презрительной усмешке, дескать, что же может знать и уметь балаганный шут. Она лишь кивнула и плавным движением пригласила юношу войти.

Покои были не просто роскошны, не просто уютны и не просто прекрасны. Они были совершенны во всех смыслах этого слова. Курительные палочки распространяли нежный, чуть горьковатый аромат, светильники дарили мягкий полумрак, а ковры и подушки приглашали отдохнуть в той неге, которой достойны лишь небожители.

– Аллах всесильный! – проговорил Хасиб. – Какая красота!

– Да, – кивнула Анаис. – Я люблю, когда меня окружают уют и красота. Это позволяет мне быть к этому миру чуть терпимее и чуть добрее.

– Добрее и терпимее, прекраснейшая?

– О да, мой удивленный гость. Я не очень люблю людей. И не очень уважаю их надменность и глупость. И потому здесь могу прятаться от назойливых воздыхателей и глупых свах, напыщенных соседей и самоуверенных святош. От всех, кто почитает за необходимое пытаться устроить мою судьбу с наибольшей выгодой для себя.

– Твою судьбу, волшебница?

– О да, мою судьбу.

– Но почему этим не обеспокоены твои уважаемые родственники? Матушка и отец?

– Думаю, мой уважаемый гость, более всего потому, что они уже довольно много лет позволяют мне жить, опираясь на собственный вкус и разум, доверяя и моей осторожности, и моему знанию этого удивительного, но порой совсем уж нестерпимого мира.

– Прости меня за эти слова, прекраснейшая, но… Но ты же еще совсем юна, ты, должно быть, куда младше меня. Откуда, о, сто тысяч раз я прошу прощения за свое невежество, откуда же взяться в столь юном разуме осторожности и верной оценке поступков и суждений людей?

Девушка улыбнулась. И была в этой улыбке некая тайна, которая не то чтобы испугала, но определенно насторожила Хасиба. Да, от одного созерцания удивительной красоты Анаис голова шла кругом, да, желания вовсе не высокие, а более чем плотские терзали душу юноши, но эти странные, оценивающие, чуть заметно холодноватые глаза удерживали от поспешных движений и решений.

– Расскажи о себе, мой гость, – проговорила Анаис, устраиваясь среди ярких подушек и жестом приглашая Хасиба последовать ее примеру.

Юноша опустился рядом с черным лаковым столиком, украшенным огромным подносом с фруктами, и стал рассказывать о себе. Сам не понимая, почему он сделал это, Хасиб умолчал о годах, проведенных за книгами в жилище почтенного Саддама, упомянув, что учен и грамоте, и счету, и тайнам кипящего металла, ибо его отец мечтал сделать из него сначала подмастерье, а потом и мастера-кузнеца.

– Должно быть, – лениво промолвила Анаис, – ты видел уже целый мир?

– О нет, прекрасная греза. Я не так давно присоединился к балагану. И потому видел не столь и много. Но успел заметить, что удивительнее тебя, прекраснее и желаннее, нет женщин в этом мире.

– Ты мне льстишь, – нежно, но и чуть насмешливо проговорила девушка. Однако Хасиб видел, что эти слова ей приятны.

И в этом не было ничего удивительного, ибо лесть, пусть и самая ничтожная, приятна всегда и всем. А сказанная от чистого сердца, она превращается в откровение. Что еще более приятно любому, кто этому откровению внимает.

– О нет, прекрасная девушка. Я просто говорю то, что мне велят мое сердце и мой разум.

– И что же еще тебе велит твой разум?

– О, прекрасная Анаис, боюсь, что странствия сделали меня скверным собеседником. Ибо мои желания столь мало похожи на желания благовоспитанных юношей.

– О, маг Хасиб! Я столь устала и от благовоспитанных юношей, и от их понятий о рамках приличий, и от того, сколь эти рамки иногда широки. Мне по сердцу простые люди и их откровенные желания…

«Так вот в чем дело!.. – с некоторым разочарование подумал Хасиб. – Тебе, избалованная и изнеженная красавица, захотелось насладиться простотой… Утонченность, оказывается, тебе неинтересна! И потому ты решила, что я, балаганный шут, смогу порадовать тебя незамысловатыми и грубыми ласками…»

Должно быть, тень этого разочарования все же отразилась на лице Хасиба, ибо Анаис рассмеялась.

– О нет, мой друг. Мне неинтересны грубые мужчины и невежественные ласки. Мне интересны люди чуткие, ибо их столь же мало, сколь подлинных алмазов среди песков пустыни.

– И вновь ты мне льстишь, удивительная хозяйка удивительного дома. Откуда тебе знать, что я тот человек, которого ты можешь столь высоко оценить?

– О, юноша, это же так просто. Я успела побеседовать с тобой. И этого оказалось достаточно…

«Должно быть, она давным-давно не разговаривала с обычными людьми…» – подумал Хасиб. И мысленно же в который уже раз за дни своих странствий вознес хвалу своему учителю, научившему его быть наблюдательным и чутким, молчаливым и разговорчивым одновременно. Научив его быть таким, как его собеседник – будь то цыганка-гадалка или изнеженная красавица.

Девушка провела кончиком языка по пухлым и чувственным губам, и голова Хасиба, увы, так и не пришедшего в себя полностью, вновь закружилась. О, теперь он был готов быть и страстным, и робким, и невежественным, и утонченным! Он был готов быть любым, но обязательно насладиться этой удивительной красавицей, столь не похожей ни на кого вокруг.

Увы, но о цыганке Малике в этот миг он не вспоминал…

Хасиб потянулся к Анаис, и она не оттолкнула его, лишь чуть откинулась назад, чтобы удобнее было отвечать на его пылкие поцелуи.

– Но почему же ты избрала меня, прекраснейшая? – в последнем просветлении разума спросил едва слышно Хасиб.

– Потому, что ты сам меня позвал, – ответила девушка и обняла его.

Увы, звук голоса девушки столь околдовал Хасиба, что он более не вслушивался в слова, позволив себе отдаться страсти, что каждый миг все сильнее обволакивала его. Он лишь молча смотрел на красавицу. Как она прекрасна! Ее кожа! О Аллах всесильный и всемилостивый, она безупречна, совершенна! Более прекрасной кожи не может быть ни у кого в целом мире! Хасиб нерешительно протянул руку и коснулся ее. Осмелев, он позволил себе провести пальцами по ее лицу, шее и плечу. Он благоговейно ласкал ее округлое плечо, восхищаясь его дивной пропорциональностью. Казалось, его рука двигалась сама собой. Она скользнула вниз, миновала вырез фиолетовой столы Анаис и обхватила ее теплую полную грудь. Хасиб чуть было не вскрикнул во весь голос от той приятной муки, которую испытал при этом, и отдернул руку прочь, словно наткнулся на раскаленные угли.