Роузи Кукла - Гардемаринки-гарде!

— Что это такое, а как же тогда уважение командиров, а если завтра в бой? — А он мне.

— Ты еще малая. И ничего не понимаешь.

— Да, куда уж нам! А потом, ты ведь трепач. Самый настоящий. Я бы на твоем месте рот закрыла и промолчала. А то он видел, там! Что ты видел?

А он раз и сказал, что у тетки Нюры шрам попрек живота! А ведь точно! Я его потом все расспрашивала, что он там у меня видел? Он отнекивался. А потом я уже узнала, что шрам тот у Нюры и о нем многие знали. Ведь тетка Нюра другой раз так запивала, что могла запросто догола раздеться при мужчинах.

За это, а может еще по какой–то причине, муж от нее ушел, перевелся в другую часть. Вот она с горя и пила. Но ей все прощали, так как так, как она умело пекла, что так никто и не когда не мог. Особенно к дням рождения. И такой другой раз вкусный торт, а по выходным, для всех пирожки все время!

Но та правда от Кольки меня словно подрезала. Я до того как?

Всюду с пацанами. И на полигон, на стрельбище и в гараж, где танки, БМПэшки. А тут поняла, что так и меня скоро разденут или сама я. А что? Некоторые девчонки уже на свидание убегали. Ведь парней море! И красивые попадались и мы с ними дружили, хотя и разница в возрасте.

Один случай меня навсегда отвадил от этой дружбы.

Так получилось, что мы все время с одной девчонкой боролись за лидерство во дворе. Была одна такая Машка. Меня старше всего на год, но такая уже бедовая девка! Правда выше меня на пол головы и крепкая. И вот так получилось, что я стала встречаться. А как это еще можно было назвать? Стала встречаться с одним парнем, сержантом из Пскова. Очень хорошим, между прочим, Славкой.

И целовалась с ним и давала себя даже трогать. Между прочим, я ведь до этого даже себя не ласкала и ручками играться самой не позволяла. А тут месячные пошли и понеслось. Меня словно прорвало.

И она тоже, стала на него свои права заявлять. Я ее раз предупредила, потом еще раз. Потом мы подрались, а потом, потом она…

— Значит так! Ты говорит, Славика любишь? Докажи!

Я ей и так и эдак. Она мне.

— Нет! То все слова. Ты на деле покажи. Ты перед ним сможешь раздеться? Я, тебе предлагая смотр перед ним провести.

— Как это? Как раздеться? Ты, что спятила? — А она мне.

— А я смогу! Я его так люблю и больше тебя. Вот возьму и разденусь при нем, поняла? А ты его так не любишь и потому не сможешь? Ну, что идешь на смотр?

— Смогу! Иду! — Говорю. Хотя, как это все будет, не представляю просто.

Но так и поспорили. Мне нельзя ей уступать!

Вот так на спор мы перед ним и раздевались на пару! Смотр перед ним прошли. Обе, как дуры, стали друг против, дружки и давай. Вы представляете! А в самый последний момент, когда она трусы стала стаскивать, я не смогла. Отвернулась и, подхватив вещи свои, убежала. От них убежала и от себя, конечно же.

Потом говорили, что они со Славиком тем, словно муж и жена вместе жили, пока он не демобилизовался. Ей–то тогда только пятнадцать было, а ему о–го–го! Двадцать! На пять лет у них разница в возрасте. Все знали об этом, но молчали.

И только когда Машка залетела, то мне ее, впервые по–настоящему стало жалко. Вот чем тот смотр закончился!

Сколько ее или нас не тормошили, мы говорили, что ничего не знаем. Молчали.

— Это Славка? Сержант, да?

— Да, — говорю. — Славик мой парень.

Мать в ужасе, сказала отцу. Нам очную ставку. Я все на себя взяла и при всех говорю, что я его люблю. Это в четырнадцать–то лет? А Славка все понял, молчал. Он ведь все понимал. Ну, а меня впервые тогда к врачу, гинекологу. Вот откуда у меня не любовь к тому креслу! Но все потом успокоилось.

Машку выпотрошили, я Славика отругала с матюгами и бросила. С тех пор никаких Славиков и тем более сержантов!

Но еще долго у меня, до самых несчастий в моей семье, все с ним во сне я занималась любовью, как Машка. И просыпалась в холодном поту от того, что все время сначала я перед ним и ей, на том смотре, догола раздевалась, а уж потом во сне отдавалась.

Вот такой смотр у меня был в моей жизни.

Начались будни.

С утра и до четырех часов мы на занятиях. Конечно все вместе. На самоподготовке в одном классе, а на лекциях, с некоторых пор, сидели компактно, когда сразу весь курс слушал математику или физику. Особенно после одного случая.

Поначалу у каждой из нас появились поклонники и воздыхатели. У кого–то со старших курсов, у каждой, считай, из нашего курса.

Как–то сидели вместе такие воздыхатели и что–то так сильно увлеклись, что потом сначала она попросилась на выход, а потом и он следом. Все конечно загудели. Это надо же, вместе вышли! Сейчас они там и этим займутся…

А потом их так и прихватили. Обоих. Вот так–то.

Правда, закончилось все на мировую. Они поженились, но все равно, каждая поняла, что ухо надо держать востро.

Поэтому, как только одни на самоподготовке остались, расселись за столами, то решили, что теперь все! Если хотим выучиться и закончить, стать офицерами, то надо всем вместе держаться. А то мы, так и до выпуска не дотянем, если уже на первом курсе замуж, то, что говорить о последнем курсе? А там дети пойдут. Как тогда?

Я думала, что меня это вообще не касается. Я всех поклонников отшила быстренько, мне не этого хотелось. Мне все нравилось.

И форма и даже то, что я живу в кубрике и в увольнение не выхожу. Не хочу, да и не к кому. Жена Богдана Ивановича пару раз приглашала, но я, помня ее уроки, каждый раз отказывалась. Ко мне тогда еще Зойка подлезла и спрашивала. От чего это я так?

— Ты не права. Тебе надо обязательно с ней поддерживать хорошие отношения.

— Чего ты лезешь? Это же не твоя забота. То же, мне стратег нашлась? Но потихонечку меня разговорила, и я ей, не знаю сама даже от чего так, но все выложила. Даже сама не заметила как.

— Ты знаешь, Коза. — Так мы ее, с моей легкой руки стали звать, ведь Зойка, это же козье имя.

— Я как после смерти отца с матерью и сестры одна осталась, так мне сам свет не мил показался. Они ведь так вместе и ушли. Ехали с похорон бабушки и сразу все в одной машине. Даже пикнуть не успели, как их КамАЗ с пьяным водителем протаранил на встречной полосе. После того у меня квартира осталась. А я уже не могла там оставаться, тем более одна. Нет, я не трусиха, но все равно, как зайду туда, то мне все кажется, что вот сейчас папа или мама выйдут из комнаты, или сестра меня спросит и опять мы…

Ну, да ладно. Я ведь пока с родителями жила то тоже кое в чем просветилась. Особенно все по мужской части знала.

— Ну, да! А по тебе не скажешь.

— Ну, по материальной, можно сказать части.

— Как это, не понимаю.

— Ну, как там у них все, и какие.

— Ну, да! Что–то не верится. И где это ты так просветилась?

— Вот бы тебе туда? Да! Ну, что я тебе скажу, один коробок ты мне уже подарила, готовь теперь второй.