Роузи Кукла - Гардемаринки-гарде!

— Что, опять за свое? Опять обзываться? Ты меня так заклюешь окончательно и я уже, в самом деле, дурой стану.

— Точно! Теперь уже точно. Потому что ты думаешь как самая последняя дура.

Ну и что, если я с малых лет насмотрелась и на маленьких и на больших, и на вот таких, крошечных, даже. — Пальчик свой, мизинчик показываю.

— Так, таких маленьких не встречала. Таких не бывает, поняла?

— Это ты мне говоришь? Да, ты знаешь, что я в десять лет его уже в руках держала.

— Врешь! Ведь врешь все! Опять завираешься? Ну, как ты в десять лет могла быть с мужчиной? Как такое может произойти?

— Как, как? А вот так! Сначала подружка пришла и сказала, что там ее угощал один.

— Что? Прямо так и сказала? Она что у него брала в…

— Так, где там наш коробок, а ну открывай! Ты все–таки озабоченная. Это не Катьке надо было замуж выходить, после свидания, а тебе. Помолчи уже, иначе не дашь даже рассказать. И потом, что это у тебя за мысли такие в голове? Ну, сплошное б……. только на уме.

Ну, так вот. Один из не русских, стал девочку соседскую склонять к тому, о чем ты подумала в меру своей испорченности. А та молодец, сразу раз и ко мне. Ведь я заводила во дворе и заступница.

— Так, иди к нему и делай, что он тебя попросит, а я спрячусь. И как только он к тебе, то я раз и рядом. И не бойся! Ничего он тебе не сделает. Мы его, наоборот, с тобой проучим.

— Нет. Взрослым говорить нельзя. Ведь его сразу же посадят. А так, пусть живет, но от нас он все–таки получит по полной!

Ну, как задумали, так и все провели. Он только штаны стянул, а я тут как тут.

— Чем это ты, Мамед, тут занимаешься?

Перепугался он не на шутку. Умолял меня не говорить никому и в ногах валялся. Сжалилась и отпустила. Пожалела его потому, что у него еще братья и сестры малые.

— И что? На этом и все?

— И все.

— А как же о том, что ты говорила?

Отговорилась я тогда. А ведь как все было на самом деле? Не самый хороший в жизни поступок, но я его все–таки совершила. Но ей так говорила.

— Вот так, через того самого Мамеда я все и узнала об их обустройстве. Это потом уже, когда он увольнялся, то мне признался, что если бы не я, то он бы не удержался и тогда бы в тюрьму попал, точно.

— А ты как? Как ты с ним?

— А никак!

— Что–то я ничего не поняла?

— А что ты хотела узнать? Что он передо мной все проделывал со своей колбасой? Наверное, подумала, что все из себя и прямо на меня, поливал, как из шланга?

— Ну, как–то так, наверное.

— Вот я и говорю тебе. Готовь коробок!

— Ну, Маринка? Мариночка! Расскажи мне подробнее, как там Мамед…

— Так! Где коробок?

Вот же какая настырная? И все–то ей разузнать хотелось и знать. А я ведь ей так, для хвастовства ради, просто и что бы по красоваться. Но ведь, по правде сказать, то была вовсе не соседская девочка, а я. Он ведь передо мной все этим жонглировал. А потом и я, не удержалась и тоже к его фокусам подключилась. И закончилась все это от того, что Мамед тот проболтался, привел товарища. Потом еще. Вскоре нас выследили пацаны.

Выследили и вместе с товарищами своими из части, с кем дружили из морпехов, и как следует, проучили! По–солдатски, бляхами, по ягодицам! Ну и мне досталась, такая отметина на всю оставшуюся жизнь. Так я потом все эти их фокусы еще долго пыталась применить на себе. Спасибо им, что хоть матери моей не доложили!

Хотя пацаны, все же иногда и меня просили, помочь им с фокусами! Уж больно, они говорили, руки у тебя ловкие!

Вот такие я прошла университеты, но об этом никому и молчок. Мало ли что может на ум прийти кому–то? Еще подумаете, а может всего того и не было вовсе и я все придумала? Может и так, а может, и нет. Я ведь только в мечтах такая смелая с мальчиками.

Сказать по–правде, так нравился мне один парень. Ну, не парень, наверное, а мужчина. Уж больно веселый был прапорщик в нашей части и дети его тоже любили. И со мной он все время.

— Привет Маринка!

— Привет, Сундук! — Это все их так между собой прозвали. Наверное, это за то их так, что они как что, так тащат и все в сундук складывают. Вот так и прозвали прапорщика.

Мы еще так же препираемся, пока он мне не начинает, как всегда, пошлятину всякую нести. Но мне она приятна была, ей Богу! И я уже отхожу от него, а он мне вдогонку обязательно любимую свою песенку.

— Как увижу я Маринку, так хватаюсь за ширинку…

У меня все время, как я такое слышала, диафрагма в животе поднималась волнительно, а рука, так и тянулась сама туда. Жаль, что у меня не было этой самой ширинки под рукой тогда. И, наверное, этим бы все не закончилось, если бы не его жена.

Говорили, что она красивая, а я такого не замечала. Специально ходила к ней в медпункт, не потому что ссадина или ранка, а потому, что мне очень хотелось свою конкурентку, как я считала, рассмотреть.

— Ну, что там у тебя, детка?

Как скажет мне тоже? Ну, какая я тебе детка, думаю?

Пока она там что–то на мне замазывает или бинтует, я ее в упор рассматриваю. Помню она все время мне.

— Что это с тобой не пойму? Другие дети, как дети, а ты как партизанка. Сколько тебе не обрабатываю, а ты ни пикнешь, все сидишь и на меня смотришь. Может подуть?

А я после, как от нее выйду, так если это бинт, или пластырь, так я его обязательно сорву.

— Тоже мне, доктор Пилюлькин! — Говорю в сердцах.

— И что это он в ней нашел? Ведь и глаза у нее песочного цвета и смеется она нервно и не добро, да рот у нее как у лягушки. Другое дело, мой прапорщик! Ах, я бы на ее месте, я бы с ним…. И давай фантазировать. То я с ним на броннике его, то с немцами воюем вместе. А он, к слову, водитель был классный. И на броннике и на ПТ‑26, плавающем танке. Через тот танк все потом и закончилось все, кстати плачевно.

Как я и думала, от чего он такой мрачный? А ведь загуляла эта его Песчанка. С командиром одним из нашей части. Потому он и переживал. А я за него стала переживать.

Я себе места не находила! К нему приду, а он совсем погас. Я его и так и эдак, развеселить пытаюсь. А он глянет, улыбнется виновато и опять мрачный такой все время в своих моторах копается. А у меня сердце кровью обливается. Не слышу я его радостного приветствия и распохабной песенки. А все, эта змея! А потом вот что произошло.

Вдруг в полку тревога. Причем не так как всегда, а внезапно. Все забегали, а потом пушечный выстрел со стороны шоссе, что к нашей части. Потом еще выстрел и еще. А в гараже, в боксах, где танки, там вообще кутерьма. Пожар какой–то тушат, кричат, что кто–то на танке ворота выбил и выехал на шоссе. А следом слышу, как с матюгами называют фамилию моего любимого прапорщика. Я ничего не понимаю? Как это думаю, ошибка какая–то. А тут вижу как в танке мой папка. Выскочил на нем с открытым люком, а следом газик с вооруженными морпехами. И как рванут в сторону, откуда выстрелы.