Роузи Кукла - Кадеточка

Посмотрим, посмотрим, вернее, покажем ему кое–что, а уж тогда я сама посмотрю на него. Сейчас Инга с Володькой выйдут на кухню, и опять будут сопеть, целуясь, а он уже будет только со мной. Ну, что мальчик, ты готов к испытаниям на джентльмена?

Вот, они уже выходят, а я встаю, склонив в сторону голову, искоса смотрю на него из–под ресниц. Ага, смотрит! Наконец–то оторвался от моей груди и смотрит. А куда? Смотрит на мои ноги! Вот же нахал, какой! А если я так? Приседаю перед ним и слегка наклоняюсь, обнажая грудь, как будто бы носочки свои поправляю. Ну, как? А теперь быстро взгляд, раз и на него! И перехватываю взгляд его. Так и есть! Ах, ты, Жоржик! Попался! Это уже радуется Макитра. Нет, испытание мое ты не выдержал! Нет! Рано тебе еще получать звание джентльмена. И хоть заливайся, не заливайся краской, не поможет! Ни один ты такой оказывается, а такой же, как и все. Им бы только мою грудь разглядывать, да увидеть там что–то. А вот если вдуматься, то и не понятно, что они там все высматривают? Ну, скажите, что в них, такое есть? Грудь, как грудь, все на месте, ну может и больше, чем у некоторых. Ну, это же хорошо. А вот, что они там у меня все высматривают?

И этот такой же!

Я это придумала потому, что мальчишки не стали давать мне проходу со своими раздевающими взглядами и приставаниями. Чуть, что, так лапать. Я и тресну, другой раз кого–то на переменке, а чаще всего обижаюсь, от унижения такого обижаюсь. Ну, что за манеры? Где же настоящие рыцари?

Неужели, думаю, и раньше так было? А ведь тогда, это ведь не сейчас, тогда каждая женщина чуть ли не с открытой грудью ходила. Так, что, их тогда, как и меня, сейчас тоже взглядами раздевали или тискали?

Ох, и надоело же мне это все! Ну, просто мучение. Куда не приду, то все пялятся на меня, а вернее на мою грудь. Ну, скажите на милость, ну что в ней такого необычного!

И тогда я стала вести себя так, как веду сейчас. Чтобы подловить их на похотливом взгляде и заставить, не подсматривать. А потом им прямо в глаза глянуть. Раз! Ну, что? Попался? Может теперь хватит на мою грудь пялиться?

После того, некоторые поостыли, а других и этим не проймешь. Их можно только за эти самые схватить и… Но это я так только мечтаю. Хотя некоторым нахалам, так и надо было бы сделать. Но, как подумаю, то понимаю, что тогда я сама от них мало, чем отличаться стану.

Еще совсем недавно, я для них как бы ни существовала вовсе. Я и вертелась около и даже пыталась глазки строить. Но все никак не могла привлечь их внимание. А вот, когда у меня стала, грудь расти, тут я уже по–другому отметила. Оказывается у меня и еще одной девочки, с параллельного класса, только у нас с ней обозначились эти признаки настоящих женщин. Мне даже сестра старшая, Инга, завидовать стала. Я уже лифчик сменила и мамин размер носила. Я в скором времени стала замечать, как и она ревниво мою грудь разглядывает.

— Ну, что ты все меня разглядываешь? Встань перед зеркалом и смотри на свои сиськи! Нечего на мои пялиться!

Это обычно я ей всегда так по утрам говорю. Пока мы со сна переодеваемся. Она хоть и старше меня на целые пять лет, но у нее нет такого, что у меня. Вот она и завидует.

Сказала маме. А она меня успокоила и сказала, что все не так, что это я так о себе возомнила и что у меня действительно грудь красивая. Она вздохнула и сказала, что она у меня, как у нашей бабушки, ее мамы. Я даже потом ее фотографии смотрела и все пыталась рассмотреть, какая у нее грудь была. Но это потом. А вот сейчас по–другому.

Поначалу я все стеснялась. Мама заметила во мне изменения и сказала, что это хорошо, что грудь так растет, будет, чем малыша кормить. Малышам это хорошо, но пока, что не они, и вовсе не малыши стали меня цеплять. То в транспорте, и вроде бы как случайно. И вроде бы и не пацаны, и не мальчики, а взрослые парни, а иногда и мужчины.

Я поначалу не понимала и только потом, когда как–то раз бежала следом, а потом запрыгнула в автобус, то услыхала о себе такое и все про нее!

Боже праведный, неужели они так думают? А она мне мешала бежать, растряслась и я чуть на автобус не опоздала. А когда поехала, то заплакала от того, как они обо мне грязно говорили. Ну, я обижалась поначалу. Неприятно и обидно мне было, когда так говорили, или хуже того, когда лапали. Домой приду и реву. Мама меня успокаивала. Говорила, что я радоваться тому должна, а не реветь. Ничто так не украшает женщину, как большая грудь. Так, что перестань себя мучить и неси ее, как украшение. Неси всем на зависть! И не стесняйся ее показать! Ты хоть и девочка, а должна понимать, что этим ты только завоевываешь себе в жизни более достойное место.

Инга, дома хмыкала недовольно, когда я ей об этом говорила и спорила со мной. Доказывала, что только дуры могут так думать, а вот настоящие женщины… И дальше все о том же. У нее вечно все не так, как у меня.

Она и высокая и худощавая, груди нет почти, а я среднего роста и полноватая, ну и грудь такая. Но мы обе очень похожие. Обычно размолвки все заканчивалось нашим примирением. Уже лежа в постели, она меня гладила, и потом мы с ней шептались, делились нашими открытиями и секретами. Ну, а если не соглашались и спорили, так за это я была только ей благодарна. Потом она разрешала себя гладить, и сама касалась моей груди осторожно и очень бережно, и я замирала в блаженстве от какого–то непонятного волнения. Но никогда она меня не тискала и их не сжимала. Нет! Наоборот, делала все так по привычке, как в детстве.

К нам папа частенько приходил, садился на кровать и гладил нам спинки, животики, грудочки и что–то рассказывал. И мы тут же засыпали. А потом, когда папа заболел, то иногда садилась и гладила спинку и грудочку мама. И мы с Ингой жалели ее и притворялись, что засыпали так скоро. Она уходила, а мы потом сами, уже тихо шептались и поглаживали друг, дружку своими маленькими ручками, словно котята лапочками, а уж потом крепко засыпали.

Правда, был у нас один случай с сестрой, когда все не так и вот, что получилось.

Сестра тогда уже училась в мед училище, а я только, только, как стала округляться. Грудь росла, как на дрожжах. Болела не только она, но и все тело. Частенько болезненны были даже прикосновения одежды к соскам. Они ведь сначала набухли и какими–то волдырниками обозначились. Я понимала, что и почему и трогала их, кривилась от ощущений болезненных и как–то Ингу об этом спросила.

Она мне как всегда, целую лекцию. А мне этого было не надо. Мне вообще хотелось, что бы меня она все время гладила и хоть разик к соскам моим прикасалась. Я ей как–то вечером об этом сказала.

Она не отвечала долго, а потом сказала, что мы скоро спать станем врозь.

И что, то о чем я прошу, так нам делать нельзя и впервые назвала этими словами о женской любви. Я помню, ей не поверила тогда, и все ее обнимала, уговаривала. Никак не могла понять, почему так нельзя? Ведь вчера, раньше, было можно, а теперь, почему же сейчас так нельзя? Что такого произошло, почему меня, родную сестру даже нельзя погладить? Я же ее люблю! И потом, с какого это времени было можно, а потом вдруг стало так нельзя? Кто скажет? И, главное, почему?