Lina Mur - Fifty And One Step Bac

— Посмотри на меня...посмотри на меня этими

чертовыми глазами, чтобы я вспомнил, насколько ты

была лжива, — я чувствую его дыхание на моём лице, и это заставляет сердце сжаться. Люблю. Невероятно.

Больно. Нет. Я жмурюсь так сильно, что перед

закрытыми глазами появляются яркие точки.

— Смотри на меня! — кричит он, сжимая мои волосы, и я распахиваю глаза, встречаясь с такими тёмными, такими яркими и наколенными алым светом вокруг, что мои губы начинают дрожать. В них что-то иное, незнакомое и жуткое, опасное и это передается мне.

Боюсь, страшно боюсь того, что будет дальше. Но это

итог моей любви, моя ошибка и я пронесу её через

себя. Я стала такой же, как он. Желаю запомнить это, чтобы больше никогда не позволить себе любить.

Его рука в моих волосах слабеет, а его лицо

приобретает оттенок печали, но все это ложь. Никогда

не скажу, ничего больше. Не добьётся.

Николас резко выпускает мою голову и, сжав губы, опускает лицо вниз, хватая мою руку и затягивая на

запястье ремень. Затем обходит с другой стороны и

проделывает это с другой рукой.

Из глаз скатывается слеза, когда я вижу себя в

зеркале и его, ушедшего в тень. Не могу смотреть. И я

не буду. Глаза закрыты, как и закрыто моё сердце.

— Я любил шампанское...любил его с тобой, а

теперь...у меня есть условие. Тебе будет больно, очень больно, но ты сможешь прекратить это, если

скажешь мне, кто тебя заставил, зачем ты это

сделала. Зачем разорвала меня, — по моим ягодицам

проходится что-то прохладное, оставляя в воздухе

сочный аромат шампанского, и я сглатываю, хватаясь

пальцами о дерево.

— У тебя есть, что мне сказать? — спрашивает он, но

я сжимаю зубы.

Раздаётся быстрый свист, и я вздрагиваю, приоткрывая рот от острой и разрезающей боли на

ягодицах. Из глаз тут же брызгают слезы. Но не

успеваю я вздохнуть, как новый взрыв боли заставляет

мои колени дрогнуть, а тело сжаться, затем затрястись

от невыносимой боли, застрявшей где-то внутри. Я

хочу дышать. Не могу. Я кусаю губы, только бы не

закричать. Только бы не взмолиться. Новый удар, и я

чувствую солоноватый привкус крови, а ягодицы

разрывает, изрезает таким тупым ударом.

Я сошла с ума от ударов по мне, от боли не дающей

мне жить, от страха смерти от этой боли. А они

продолжаются с такой скоростью, с такой силой, что

мои ногти ломаются от дерева, которое я сжимаю.

Губы трясёт, а внутри меня дикость. Плохая дикость

наравне с сумасшествием. Слезы уже текут из глаз, что щека катается от каждого удара и моего движения

вперёд, дабы избежать...убежать. Боже, как больно.

Глубоко больно, сердце кровоточит, я не чувствую

больше тела.

С губ срываются хрипы, и я беззвучно плачу. Всё

прекращается, и теперь я чувствую, как все горит, как

пульсирует каждый удар. Смешалось...смешалась вся

боль, мне кажется, что моё тело просто не

выдерживает этого. Я не вытерплю...не

смогу...признаться...должна...люблю...горю от боли.

— Скажи мне...Мишель, прошу, кричи...кричи, давай, — я должна услышать его мольбы, но ничего не

слышу, сильнейший шум в голове и боль. Она

пропитала меня полностью.

Новый удар по пульсирующим ягодицам, и я

подскакиваю на месте, мои ноги просто разъезжаются

в стороны, но я до хруста сцепляю зубы. Нет! Никогда!

Больно внутри от этого, и я плачу...тихо, неслышно...поглощаясь в новом ударе. Сознание

утекает куда-то, но не отпускает меня.

Николас подхватывает ленты на моей спине и с силой

резкой и грубой тянет на себя. Они разрывают своими

острыми зубами мою спину, освобождая её и принося

мне безмолвность. Моё тело так сильно

расслабляется, что я хватаю ртом воздух, только бы

не умереть.

— Скажи...скажи мне, — шепчет Николас, проводя

рукой по моей спине. — Говори!

Он с силой хватает мои волосы, поднимая голову, и я

приоткрываю глаза, но и веки трясёт так сильно, что я

снова закрываю их, облизывая губы. Кровь.

— Не я...

Одними губами говорю я, и он отбрасывает мою

голову, упавшую на мокрую кожаную поверхность.

Удар ещё сильнее прежнего...острый...разрывает

меня. Не кричу. Лишь сжимаюсь полностью. Могу.

Удар и я не могу дышать. Удары сыпятся на меня с

невероятной силой, и я кусаю кожу обивки. Разорвать

все от боли, от слабости, моментально появившейся в

теле. Кажется, что тела просто нет, ничего нет. Удары

приносят какую-то привычную боль, даже не

ощущаются. А внутри...внутри кричу, ору, молю.

Тишина и свист вокруг.

Дышать больно, жить больно. Все затихает, и я слышу, как Николас что-то бросает, шипя проклятья, подходя

ко мне и проводя ладонью по щеке хватая меня за

подбородок, и поворачивая к себе голову. Соображать

я не могу, только стала болью, растворившейся в

теле.

— За что же ты так со мной? За что? Я ведь все тебе

отдал! Себя! Отдал в твои руки! За что ты предала

меня? Почему?

Сквозь мутное зрение я вижу его губы побелевшие от

злости и дрожащие рядом с моими.

— Ты... — мне с трудом удаётся шевелить губами, находясь в какой-то прострации, в тумане, но я хочу

ему что-то сказать, не могу...не помню. — Заслужил.

Рык разрыдается из его тела, освобождая чудовище, и

он отпускает моё лицо, упавшее на место.

В следующий момент что-то прохладное льётся на

меня и моментально начинает шипеть. Невероятная

вспышка в голове, щелчок, зажигающий все чувства

заново. Чувствую!

От такой сильной боли я начинаю кричать. Щиплет все

настолько глубоко, что кажется на мне нет кожи. Я

кричу от всего, что втекает в меня, заполняет меня

сумасшествием и болезнью, ставшей моей жизнью. А

оно продолжает течь на меня, и все тело

подбрасывает. Словно тонкие горячие иглы

моментально прожгли меня до внутренностей, до

сердца, которое на момент остановилось и завелось с

новой силой, не давая мне терпеть этого.

Я чувствую, как сознание оставляет меня, оставляет

всю меня где-то далеко. Каждая рана на моём теле

пульсирует с невероятной силой, а аромат

шампанского становится продолжением израненной

кожи. Я не живу больше, не могу позволить себе

дышать. Я отключаюсь, хватая ртом воздух, которого

просто не хватает для жизнедеятельности. А тело

дрожит, его трясёт с невероятной мощью. Боль

отступает, оставляя во мне прожженную дыру, стекая

с меня каплями моей надежды и любви.

Сквозь шум в ушах, сильнейшую тошноту и слабость, я

чувствую...продолжаю это делать...мои руки

освобождаются. Меня подхватывают за талию и

поднимают на ноги, держа на весу.

— О, Мишель, — знакомый и когда-то родной голос

проникает в меня, делая боль острее. Его руки