Маркиз де Сад - Жюльетта. Том II

Вспомнив великого императора, Клервиль заметила:

— Я восхищена замыслом Нерона расправиться со своей матерью. В нем чувствуется жестокость, коварство, презрение ко всем добродетелям. Он страстно любил Агриппину; Свето-ний уверяет нас, что император часто мастурбировал, думая о ней… и в конце концов убил ее. Позволь мне почтить твою память, великий Нерон! Будь ты жив сегодня, я бы боготворила тебя, но все равно ты навсегда останешься для меня примером.

После этого забавного панегирика мы пошли по берегу, славившемуся в старину обилием великолепных вилл, а сегодня в том, что от них сохранилось, живут несколько бедных рыбаков. Там же бросается в глаза крепость, которая защищала побережье. Еще немного, и мы оказались на том месте, где когда-то пышным цветом процветала Байа, обитель наслаждения и разврата, где древние римляне предавались самым похотливым и извращенным забавам. Представляю, как весело жилось в этом чудесном городе, прикрытом горами от северных ветров и открытом к югу, к солнцу — истоку жизнетворного тепла и союзнику естественных страстей, — которое ласкает своими священными чудодейственными лучами счастливых обитателей этой прекрасной страны. Несмотря на все конвульсии, веками сотрясавшие эту землю, здесь до сих пор можно вдыхать мягкий и сладострастный воздух, который есть отрава для строгой морали и добродетели и изысканная пища для порока и так называемых преступлений похоти. По этому поводу, друзья, вы можете процитировать мне гневные инвективы Сенеки, но этот суровый моралист ничего не мог поделать с неодолимым влиянием Природы, и его соотечественники, читая его труды, самым беспардонным образом нарушали его заповеди.

От некогда великой Байи ныне осталась одна-единственная скособочившаяся рыбацкая хижина да еще несколько огромных живописно разбросанных камней — тусклая печать былого величия.

Конечно же, любимым божеством столь развратного города была Венера. Развалины ее храма видны до сих пор, но они в таком ветхом состоянии, что трудно судить по ним о его прошлом облике. Сохранились подземные переходы, мрачные таинственные коридоры, указывающие на то, что эти помещения служили для тайных церемоний. Огонь пробежал по нашим жилам, когда мы спустились вниз; Олимпия прижалась ко мне, и я увидела в ее глазах вожделение.

— Рафаэль, — позвала Клервиль, — мы должны совершить службу в этом священном месте.

— Так ведь вы выжали меня как губку, — ответил наш проводник, — а от ползания по этим развалинам у меня и ноги уже не ходят. Правда, я знаю здесь, неподалеку, четверых или пятерых рыбаков, которые придутся вам по вкусу.

Не прошло и шести минут, как он привел с собой очень грязную и неряшливую, но весьма многочисленную компанию.

Ослепленные похотью, которая буквально пожирала наши внутренности, мы, не раздумывая, сломя голову, бросились в это рискованное предприятие. В самом деле, что могли сделать в этом уединенном полутемном месте трое женщин против десятка нахальных и возбужденных мужчин? Вдохновленные богиней, которая всегда оберегает порок, мы мужественно встретили натиск.

— Друзья, — заговорила Олимпия по-итальянски, — мы не захотели завершить экскурсию в святилище Венеры без того, чтобы не принести ей жертву. Вы не хотите послужить ее жрицам?

— Почему бы нет? — с вызовом ответил один из мужланов, задирая юбки Олимпии.

— Давай скорее изнасилуем их, — добавил второй, хватая меня.

Однако семеро оставшихся не у дел уже начали доставать ножи, и я поспешила убедить их, что при определенной ловкости каждая из нас вполне может принять сразу троих. Я подала пример: один овладел моим влагалищем, второму я подставила зад, третий член взяла в рот; мои подруги сделали то же самое. Уставший Рафаэль стоял и наблюдал, как мы, словно солдатские шлюхи, обслуживаем эту толпу. Вы не имеете никакого представления о толщине неаполитанских членов; хотя мы и обещали сосать третьего, ему пришлось удовлетвориться ласками наших рук: ни одна из нас не смогла обхватить орган губами. Утолив первый приступ голода в одном месте, наши мужчины переходили к другому, и в результате каждый из них совокупился с нами спереди и сзади и испытал по меньшей мере три извержения. Полумрак, царивший в этих катакомбах, память о таинственных мистериях, происходивших здесь, сам вид наших партнеров — все это невероятно возбуждало нас, и мы, все трое, воспылали желанием совершить что-нибудь ужасное, Но как могли мы это сделать, будучи слабой стороной?

— У тебя есть с собой леденцы? — шепотом спросила я у Клервиль.

— Да, — ответила она. — Я никогда не выхожу без оружия.

— Тогда давай угостим наших рыцарей.

Олимпия, сообразив, о чем идет речь, объяснила недотепам, что сладости восстановят их силы. Я раздала снадобья — в такие моменты я любила играть роль радушной хозяйки, — и наши головорезы с удовольствием проглотили их.

— Еще разок совокупимся с ними, — прошептала мне Клервиль, — когда смерть побежит по их жилам, выжмем из них последние соки, которыми Природа явно их не обидела.

— Чудесно, — сказала я, — но вдруг яд передастся и нам?

— Не позволяй им целовать себя в губы, пусть целуют другие места, и никакой опасности не будет, — ответила Клервиль. — Я сто раз проделывала такие вещи и, как видишь, до сих пор жива-здорова…

Сильный характер этой женщины воодушевил меня, и никогда за всю свою жизнь я не испытывала более острого наслаждения. Мысль о том, что благодаря моему злодейству, мужчина, выйдя из моих объятий, тут же попадет в объятия смерти, эта злорадная, эта дьявольская мысль довела меня до того, что я потеряла сознание в момент оргазма.

— Встаем и быстро уходим, — сказала я подругам, как только пришла в себя. — Не стоит оставаться в этом склепе, когда у них начнутся конвульсии.

Мы вышли на белый свет; Рафаэль, который не участвовал в забавах и не был посвящен в наш жестокий замысел, продолжал быть нашим чичероне; что же касается десяти несчастных, которых мы оставили внизу, о них ничего больше не было слышно, хотя участь их не вызывает никаких сомнений, ибо мадам Дюран готовила надежнейшие в мире средства.

— Насколько могу судить, дорогая, — сказала я Клер-виль, — ты настолько пропиталась пороком, что уже не можешь получить удовольствие от мужчины без того, чтобы не подумать о его смерти?

— Как ты права, милая Жюльетта! — призналась моя подруга. — Мало кто знает, насколько глубоко пускает злодейство свои корни в нашей душе; мы настолько срастаемся с ним, что не можем без него существовать. Быть может, ты не поверишь, но я сожалею о напрасно прожитых мгновениях, когда не совершала преступлений. Любая мысль, которая приходит мне в голову, направлена на преступление, и мои руки постоянно чешутся от нетерпения и желания исполнить то, что рождает мой мозг. Ах, Жюльетта, как сладостно творить зло, как жарко вспыхивает все мое существо при мысли о том, что я безнаказанно попираю все эти смешные запреты, которые держат человека в плену. Как высоко возносимся мы, когда ломаем клетку, в которой покорно сидят другие люди, когда нарушаем их законы, профанируем их религию, оскорбляем и высмеиваем их нелепого Бога, смеемся даже над их отвратительными наставлениями, которые они осмеливаются называть священными обязанностями, возложенными на нас Природой. И сегодня я с горечью думаю о том, что не могу больше найти ничего ужасного, достойного меня; как бы ни было чудовищно мое преступление, оно непременно оказывается ниже и мельче моих стремлений. Если бы даже я могла истребить всю планету, и тогда бы я проклинала Природу за то, что она предоставила мне только один мир для утоления моих желаний.