Елена Арсеньева - Год длиною в жизнь

Он ощетинивался при малейшем намеке на ее недовольство (или просто недоумение) пустыми прилавками в сельпо и отсутствием телефонной связи в деревне. Он готов был яростно вспыхнуть, заметив брезгливое пожатие плеч по адресу пьяного мужика, повисшего на плетне, перехватив ее скептический взгляд, брошенный на лужу, затопившую полдеревни. Это была его Россия, которую он любил… даже когда стыдился и ненавидел. Только он и другие русские могли ее критиковать. Рита – нет.

Ну ладно, пока у нее хватало сил быть взрослей и умней своего возлюбленного. Но если она будет вынуждена прожить здесь еще какое-то время… Нет, надолго ее не хватит. Надо уезжать!

Но сначала – поговорить с Георгием.

«Сегодня же, – решила Рита. – Не буду больше откладывать. Поговорю прямо сегодня. Вот поедим пирожков, потом капусты квашеной, un petit onstre, маленький монстр, который живет в моем животе, успокоится и подобреет, и тогда…»

Они спустились по отлогому склону на берег Волги (когда-то именно по этому склону анархисты Мурзика столкнули в реку телегу с Настей и Шуркой, но теперь о том кошмаре никто не знал, не помнил, и Волга забыла тоже, она ведь много чего повидала, разве все упомнишь!) и немного постояли, бросая в воду камешки. День выдался безветренный, однако верховик растормошил пелену облаков, сквозь них проглянуло солнце – и река немедленно заиграла в его лучах, словно большая серебристая рыбина.

– Ого, – сказал Георгий. – Знакомая машинка. Дядя Коля приехал.

У Риты дрогнуло сердце. Она отвела от реки полуослепленный взгляд и увидела черную «Победу», стоявшую около пятистенка.

Ну что ж, это дом Николая Тихоновича, нет ничего удивительного, что он сюда приехал. Только… Только что же теперь будет?

– Привет, дядя Коля, – с очень независимым видом проговорил Георгий, входя в дом и подавая руку отчиму, уже сидевшему за столом. – Приехал, да?

– Приехал, приехал, – покивал Монахин. – Что-то вы загулялись, я чуть с голоду не помер, вас ожидаючи. Антонина Ивановна такого борща наварила…

Он говорил как ни в чем не бывало, и присутствие Риты, чудилось, его ничуть не смущало. Рита была так изумлена, так обрадована этой простотой, что даже не слишком огорчилась борщу. Месиво вареной капусты и свеклы она терпеть не могла, un petit onstre его тоже не слишком жаловал. Но на сей раз вроде все сошло мирно, пирожки сглаживали впечатление, а брусничный кисель был великолепен…

Правда, благостное настроение длилось недолго. За обедом Монахин не проронил ни слова, ел, не глядя по сторонам, и, только выпив киселя, наконец-то сказал:

– Пошли покурим, Георгий, а?

– Пошли, – кивнул Георгий, бросив обеспокоенный взгляд на Риту. – Покурим…

Он не курил. Или все же курил? И скрывал от нее? Да кой черт, перекур – предлог, чтобы мужчинам уйти от нее, понятно же.

Они вышли на улицу. Рита легла на кровать, уставилась в окно, и вдруг убожество этого окна с белыми некрасивыми рамами, этих бревенчатых стен, из которых торчала пакля, тусклых литографий на тему счастливой жизни рабочих и колхозников, прикнопленных там и сям, убожество обстановки, среди которой она провела две недели, но которой до сей минуты не замечала, поразило Риту даже не в сердце, а словно бы гораздо глубже, до самой сердцевины ее существа. Ее замутило, тело словно бы зачесалось от отвращения к себе за то, что она, наевшаяся каких-то пошлых деревенских пирожков, лежит тут, как обыкновенная русская баба, в ожидании мужчины, который придет неизвестно в каком настроении, потому что неизвестно что там наговорит ему его отчим…

Рита села, провела ладонями по лицу. В том-то и дело, потому-то она и сходит сейчас с ума, что вдруг поняла: нечего ей ждать добра от Николая Тихоновича. Забыла, что ли, каким чудищем он ее выставил во время встречи с родственниками? Рассчитанно выставил… И сюда приехал ради встречи с Георгием. Нечего ждать добра от их разговора!

Она подошла к окну, уткнулась в стекло лбом. Томно было, тошно. Слезы дрожали на кончиках ресниц. Да что ж они так долго говорят, о чем столько времени говорить можно!

Зафырчал мотор, мимо окна проехала черная «Победа».

Монахин уехал? А Георгий? Что, если отчим забрал его с собой?!

В припадке слепого ужаса Рита кинулась к двери и едва не столкнулась с Георгием. Ей достало одного только взгляда, чтобы понять: на необитаемый остров высадились пираты, и они с Георгием в плену, из которого нет спасения.

– Нам пора возвращаться в город, да? – спросила Рита, потому что Георгий молчал.

Он кивнул.

– Когда поедем?

Молчание.

– Что случилось?

Георгий вздохнул. Еще помолчал. Наконец решился заговорить:

– Рита, слушай… Зачем ты приехала в Энск?

Так, вот оно…

– Разве ты не знаешь? – холодно проронила Рита. – Из-за Лаврова. Награждать его. Ну и потом у меня были дела на Дальнем Востоке.

– Какие дела?

– Личные. Мне нужно было найти сына одного человека. Передать ему кое-что.

– Что передать?

– Это неважно.

– Деньги? Ты должна передать ему деньги, которые твой знакомый оставил своему сыну?

Рите на миг стало жарко. Так жарко, что захотелось выбежать из натопленной спальни и броситься в Волгу. Но тотчас ее начал бить нервный озноб.

Поручение Сазонова! Она совершенно забыла про все в угаре своего счастья! Но откуда узнал Георгий? Ах, да понятно же, тут не надо быть семи пядей во лбу.

– Что сказал тебе Николай Тихонович?

Георгий отвел глаза. Он не умел врать.

– Ну, дядя Коля сказал, что ты приехала ради каких-то денег. Денег, украденных эсерами во время отправки из Энска золотых эшелонов.

– Что ты знаешь об эшелонах?

– Это было государственное золото России, на которое молодая Советская республика покупала оружие для обороны от врагов.

– Серьезно? – изумилась Рита. – Оружие? Нет. Деньги передавали немцам для уплаты контрибуции, обусловленной Брестским миром. Разорительной для России, преступной контрибуции! Такой мир навязали России большевики, они…

– Рита, что ты говоришь? – сердито перебил Георгий. – Ты совершенно не знаешь нашей истории. Если б не Брестский мир, Советская Россия погибла бы.

– Конечно, я не знаю той истории, которую преподают в ваших школах. – Рита старалась говорить спокойно. – Но я согласна, что без Брестского мира Советская Россия погибла бы. Но зато осталась бы жива другая Россия. Та, в которой жили Сашенька и Шурка Русановы, мои родители, другие люди… Осталась бы жива та Россия, которая была до революции. Она могла бы возродиться, если бы…

– Рита!

Она опомнилась.

– Ладно, не будем об этом. Поговорим о деньгах. Мне следовало самой завести речь о них. Я просто забыла. Честное слово, я обо всем забыла рядом с тобой!