Елена Арсеньева - Год длиною в жизнь

– Нет, нет! – выкрикнул Георгий. – Не надо! Скажи еще что-нибудь! Пожалуйста!

– Игорь… – донеслось не от губ, которые уже не шевелились, а словно бы с высоты. – Игорь, ну вот и я. Здравствуй.

– К вам пришли, – сказала медсестра. – Ну, как вы хорошо выглядите, Рита Дмитриевна! Совсем выздоровели! Вполне можно гостей принимать! – И она расплылась в широкой щербатой улыбке.

Ее звали Нина, и Рита терпеть ее не могла: уж очень сладкая, приторная до тошноты, а в глазах такой лед, такая ненависть! Другая сестра, Маша, наоборот, всегда разговаривала с Ритой сурово, без улыбки. Ну и что, зато не притворяется змея веревкой. В те дни, когда дежурила Маша, Рита чувствовала себя спокойней, а когда в палате сидела Нина, держалась настороже. Ждала подвоха. Вообще все самое плохое случалось, когда дежурила Нина. Георгий пришел. Ту газету ей принесли. Федор в аварию попал. А потом именно Нина сообщила про то, что… про ту… Словом, ей сообщила тоже Нина.

– Кто пришел? Какие еще гости? – угрюмо промолвила Рита.

Ответа не было: Нина уже вышла.

Рита мельком глянула в зеркало: это называется выглядеть хорошо? А впрочем, какая разница!

Дверь приоткрылась, появился высокий мужчина лет шестидесяти пяти. Седой, плечи широченные, простое приятное лицо. Только глаза какие-то странные. А, понятно, они сильно прищурены, даже цвета их не видно. Что ж он так щурится? Болят глаза?

Держался мужчина очень прямо, был подтянут, плечи развернуты. Неужели еще один из тех, кто привык носить военную форму, а не штатский костюм? Таких Рита за последнее время повидала столько, что не сосчитать. Но этот определенно повыше чинами, чем другие, вон какая властная повадка.

Она никогда не могла пожаловаться на сообразительность, а уж за последнее время, когда была занята только тем, что размышляла, какой новый удар нанесет ей очередной посетитель, привыкла думать мгновенно, выводы делать моментально, сопоставлять факты и анализировать их побыстрей, чем какая-нибудь ЭВМ. Побыстрей, чем сочинял стихи тот самый Эпикак, о котором Рита когда-то, лет еще десять назад, читала у Курта Воннегута! Георгий этот рассказ тоже читал, только не в книжке, а перепечатанным на машинке. Почему-то все хорошие произведения в России не в издательствах издавали, а перепечатывали на машинке. Это называлось – самиздат.

Впрочем, она не о том.

Рита без усилий отогнала воспоминания о Георгии. Привыкла не думать о нем – и не думала. Выдрессировала себя. Слишком уж больно. Ни к чему. Ничего не исправить, не вернуть, да и… Все было обречено, зря она ему поверила, зря… Ого, она рассуждает, как юная девочка, которую обманул престарелый ловелас. А на самом-то деле все наоборот.

Ну так вот, человек, который вошел в ее «палату номер шесть» (те минуты, когда она, случалось, готова была сойти с ума от безысходности, Рита называла ненавистную комнату именно так), – человек этот был не простой. Она сразу поняла. Не один из многих, хотя на нем такой же безликий серый костюм, как на «многих», а такой, который привык повелевать. Привык отдавать приказы. И какие приказы…

– Рита Дмитриевна, здравствуйте.

– Здравствуйте, товарищ генерал-майор.

Меж прищуренных век словно бы сверкнуло узкое серое лезвие. Мгновение заминки. Но он тоже умел быстро соображать, даже, пожалуй, мог дать ей фору очков сто.

– Значит, вы запомнили ту обмолвку Георгия. Глупо было надеяться, что вы не обратили на нее внимания. Я еще когда прослушивал запись, подумал, что вы непременно отреагируете на его слова.

– Я, помнится, промолчала, – возразила Рита.

– Я догадливый, – благодушно сказал гость.

Ну да, она не сомневалась, что в ее «палате номер шесть» во множестве натыканы микрофоны. Сначала сомневалась, потом обратила внимание, как осторожно ведет себя Федор, – ну и сообразила. Правда, поздно. А роль телевизионных камер с успехом исполняли Нина и Маша, которые оставляли Риту одну только в кабинке туалета. Даже когда она мылась под душем, они находились в ванной комнате. Все делалось, конечно, под предлогом неусыпной заботы о ее здоровье. Ну что ж, здоровье у нее и в самом деле было не ахти. Предлогов неусыпного наблюдения за ней было немало, но никто и никогда не признавался, что оно ведется. Все происходило как бы невзначай. А сейчас «гость» сам заявил, что ее разговоры записывали на пленку, потом прослушивали.

Что это значит? Почему к ней пришел «самый главный начальник»? Почему перестал играть с ней? Может быть, она уже не нужна им? Может быть, ее решили здесь убить? Нет… слишком хлопотно. Ее могли просто не лечить. Она трижды была на краю смерти, но ее вернули к жизни. Значит, им нужна ее жизнь.

Вопрос только, нужна ли она ей самой.

За более чем восемь месяцев, проведенных Ритой в просторной, удобной, красивой комнате, которую она ненавидела, как только может узник ненавидеть свою тюрьму, она много думала и о жизни, и о смерти, и порою смерть казалась ей куда желанней жизни. Она обдумывала способы побега и способы самоубийства долго и тщательно. Но как невозможно было убежать из этого дома, из сада, окруженного высоким, огороженным колючей проволокой забором, в глубине которого дом стоял, так же невозможно было незаметно уйти из жизни.

То есть, наверное, и перебраться через забор, и украдкой вскрыть себе вены было вполне осуществимо при большой хитрости и большом старании. Но что потом?

Куда она пойдет после того, как спустится с забора? Единственный человек, который может ей помочь, жил здесь же, рядом с ней. Федора привезли сюда после того, как у Риты чуть не случился выкидыш в Доримедонтове. Теперь Лавров наблюдал за ее здоровьем вместе с гинекологом Сарой Львовной и терапевтом Львом Михайловичем. Сара была огромная черная женщина с трагическим выражением широкого, щекастого лица. Лев – маленький, как мышка, по сравнению с ней. Сара даже улыбнуться никогда себе не позволяла, а Лев порой пошучивал:

– Нет, вы не подумайте, хоть Сара и Львовна, но я не папаша ей. Нет, нет!

Пусть Рита и относилась к ним обоим с омерзением, как ко всем своим тюремщикам, они были неплохие врачи. И поддерживали ее здоровье в относительном равновесии. Второй раз они вытащили ее с того света после того, как она прочла в газете, что клад в Сормове нашли. Как-то так на нее это подействовало, хоть она сама сказала Георгию, где именно его надо искать, сама воспроизвела тот план, который нарисовал в свое время Сазонов… Почти смертельно подействовало…

В третий раз ее спасли во время родов. Но ее дочь они так и не смогли спасти.

И Федор не мог ничем помочь. Федора в тот день не было рядом с Ритой. Иногда он уезжал из санатория. Ну да, Риту уверяли, что ее как иностранку лечат в привилегированном санатории, одном из тех, что доступен только самым высшим чинам КГБ. Судя по роскоши, царившей вокруг, это было отчасти правдой, а может, и не отчасти. Вот и в тот день Федор уехал из санатория на плановую операцию и попал в автокатастрофу. Грузовик с пьяным водителем врезался в его «Волгу», доктора Лаврова увезли в больницу – живого, но со сломанными ногами. Ну вот, теперь и он лежал с переломами, как в сорок первом году Рита. Он позвонил ей. Нина, сладко улыбаясь, сказала, что доктору Лаврову для такого случая в палату протянут провод и принесут аппарат, ну а Рита Дмитриевна сама может прогуляться по коридорчику к телефончику. Позвонил и сдавленным голосом пробормотал, что им остается только надеяться на лучшее и уповать на Бога.