Елизавета Дворецкая - За краем Окольного [litres]

– Так здесь дерутся с медведем мужики на весенних праздниках, – объяснял Алдан. – Каждую весну он приходит сюда на игрища, уволакивает девку, но недалеко, только до опушки леса. Там есть яма, якобы его берлога, и нужно вызвать его оттуда на драку. Бороться с ним ходят поочередно. Он неплохой боец – средних лет мужчина, не слишком молодой и не слишком старый. Бывает, что опрокинет троих-четверых, а позволяет себя победить и отдает девку, когда ему самому надоест эта забава. Оружие применять нельзя, ты знаешь?

– Знаю. Но Судимер говорил, что Мстислав из Киева убил одного такого.

– Тебе не понадобится никого убивать. Пусть женщины собирают свой женский тинг, но я думаю, они не вспомнят такого закона, который запрещал бы юношам пытаться отбить девушку у медведя в любое время. Самое худшее, что может случиться, – если ее срок еще не вышел, ты вернешься без девушки и с подбитым глазом.

– Если бы я собирался в лес за подбитым глазом, то остался бы дома! – надменно ответил Бер. – Этого добра у нас в Хольмгарде можно раздобыть не хуже здешнего. И я вернусь с девушкой. Попомни мое слово!

Алдан оказался прав: на третий день вечером Улеб сказал Беру, что завтра утром проводит его к границам Окольного, где обитают колдуны. Отправились они только вдвоем: отроков пришлось оставить в Варягино, однако Бер не возражал. Это была его сага, и все подвиги в ней он намеревался совершить сам. Пошли на лыжах: тропинки через лес занесло снегом, и пока еще их не протоптали заново.

– Хорошо, что холод, – сказал Улеб по дороге. – Болото замерзло. Пройдем напрямую, много сил сбережем.

Вышли они, чуть начало светать – ровно настолько, чтобы Улеб, проживший в этих краях уже около двух лет, мог отыскать дорогу. Но и так путь занял у них больше половины дня. Присаживались отдохнуть и перекусить хлебом и салом всего один раз: приближались самые короткие дни в году, рассиживаться было некогда.

– Тебе, может, у Буры-бабы ночевать придется, – предупредил Улеб. – Но ты ее не бойся.

– Если она не соберется зарезать меня во сне и съесть, то чего мне ее бояться?

– Ты ее еще не видел…

– У нее можно брать пищу? Я не потеряю память и не останусь там навек среди чудовищ, если съем у нее что-нибудь?

– Только при входе – если ты не съешь киселя, то вы с ней не сможете видеть и слышать друг друга. Но помимо этого она редко кого-нибудь угощает, – ответил Улеб, и по голосу его было ясно, что «редко» означает «никогда». – Моя мать когда-то давно прожила у нее в избушке несколько дней, ела ее пищу – другой у нее с собой не было, – и с ней ничего плохого не случилось. Ну, то есть… – Он вспомнил, сколько всего плохого случилось с Утой еще до истечения того года, и поправился: – Она не потеряла память. Но тебе бы лучше воздерживаться, если будет можно.

– На этот случай у меня кое-что есть с собой. Два дня точно продержусь. И я знаю, что отвечать, если она сочтет мое воздержание невежливым.

– Умный, аж противно! – Улеб засмеялся, оглядываясь на него через плечо. – И главное, не забудь потом правильно выйти, чтобы не остаться во власти Нави. Помни – входить через левую от себя створку, выходить обратно – через правую.

– Но это же… – Бер немного подумал, – получается одна и та же?

– Ну да. – Улеб тоже подумал. – Это створка, через которую ходят живые. А сама Бура-баба – через другую.

Бер понимающе кивал. Он уже прикидывал, не лучше ли будет постараться избежать знакомства с этой местной великаншей Модгуд, охраняющей вход в страну Хель.

Кроме кожуха и худа с шапкой на нем был толстый шерстяной плащ, за поясом топорик, в заплечном мешке хлеб и вяленое мясо, а в огнивице на поясе – весь набор для разжигания огня. С юных лет хаживая на ловы, он привык к ночевкам в лесу и не беспокоился о себе, даже если не получится выйти к жилью до наступления ночи.

Но потом передумал: лучше сделать все как полагается. От Сванхейд он знал немало саг о путешествиях разных людей на тот свет и о пугающих дивах, которых те там повстречали; жаль будет, если его собственная сага окажется маленькой и неувлекательной из-за того, что он слишком мало повидал!

Наконец Улеб, шедший впереди, остановился и воткнул палку в снег.

– Вот Навий ручей.

Бер осторожно обошел Улеба, опасаясь наткнуться на коряги под снегом. Впереди был хорошо виден замерзший ручей; снег поверх льда еще не потревожил ни один человеческий след, только птичьи. Дальше зеленел густой ельник, и за ручьем не было ни тропинок, ни следов. Лишь мелкие ветки и лесной сор пятнали белое снеговое покрывало, и сразу делалось ясно: нарушить эту гладкую белизну будет немалой дерзостью.

На ближнем берегу ручья Бер приметил дощатый короб, поднятый на высоту человеческого роста, с двумя камнями на крышке.

– Что это?

– Сюда подношения кладут. А оттуда, – Улеб кивнул на ельник, – выходят и забирают.

– Сама эта колдунья?

– Я не знаю. – Улеб смахнул рукавицей снег с бревна под елью и присел отдохнуть. – Никто не видит, как она это делает. У нее есть духи-потворники. Может, их присылает. Ты поменьше любопытничай, а то ведь нос откусят.

– Откусил уже один такой! – Бер весело дернул себя за скошенный книзу кончик носа. – Зачем же, по-твоему, я сюда пришел, как не чтобы любопытничать!

– А я думал, за Малушей.

– Что ты сам-то за ней до сих пор не сходил? Ты знаешь и дорогу, и все здешние порядки куда лучше меня! И ты тоже ей двоюродный дядя!

– Я… – Улеб поколебался. Похоже, такая мысль просто не приходила ему в голову. – Я не приношу девам счастья, – тихо сказал он потом. – Моя мать зачала меня в черные дни, и теперь мне нести неудачу с собой всю жизнь. Я любил одну деву знатного рода, Малушину тетку по матери. Горяну. Мы обручились, и свадьба была совсем готова. Тогда все думали, что я займу киевский стол. Прияна из-за этого уехала из Киева, чтобы не оставаться в одном городе с другой княгиней. Но внезапно вернулся Святослав… Он взял Горяну за себя, хотя она вовсе этого не желала. А когда Прияна об этом узнала, она отказалась возвращаться. Так были оскорблены и ввергнуты в несчастье две знатные добрые женщины. А Малфа… если бы Прияна оставалась в Киеве, всего этого с ней бы не случилось…

– Чего – этого? – тут же спросил жадно слушавший Бер.

– Ну, ре… – Улеб встретил его горящий любопытством взгляд и опомнился.

Бер ведь не знает истинной причины Малушиного изгнания. А если узнает – пойдет ли ее вызволять? И не сгубил ли он, Улеб, только что надежды на лучшую долю еще одной доброй девы?

– Чтобы ей помочь, нужен человек с удачей посильнее моей, – сказал он. – А ты по виду человек удачливый – рад буду, если она тебя не подведет.

– Так с девушкой что-то не так? – От Бера не укрылось его смятение.