Елена Арсеньева - Меч Эроса [СИ litres]

Тимандра не уставала удивляться, что Алкивиад постоянно возвращается к ней. Однако это было именно так, да и он был ей ближе и дороже всех ее любовников. Те десять мин, которые он заплатил за первое свидание, давно вызывали у них смех: теперь Тимандра жила в невиданной роскоши и принимала Алкивиада, независимо от того, платил ли он талант или приходил с пустыми руками. Тимандра даже взяла на воспитание его дочь от одной тринакрийской рабыни и, когда девочка подросла, отправила ее в Коринф, школу гетер, где Никаретой в эту пору стала Адония. В Коринфе дочь Алкивиада, которую многие считали также родной дочерью Тимандры, стала зваться Лаидой.

Шло время. Умерли многие из тех, кого знала и любила Тимандра: Никарета, Родоклея, Эфимия, Аспазия и Перикл… И Алкивиад все чаще говорил о смерти.

С годами он утрачивал свое легендарное обаяние, и все меньше находилось людей, готовых прощать ему проигранные битвы, неверные советы, несправедливые обиды. Иногда Тимандре чудилось, что ее любовник сделался одержим духом противоречия, которые заставляет его наживать себе врагов везде, в любом городе и стране. Кажется, даже женщины покидали его… а среди мужчин у него и вовсе не оставалось друзей.

И все же авторитет его в Афинах был еще довольно силен – особенно среди демоса. Тиран Критий, глава афинской власти, всерьез опасался его и даже подсылал к нему убийц.

И вот однажды Тимандра получила письмо, в котором Алкивиад звал ее уехать с ним вместе во Фригию, переждать опасное время.

«Наверное, он предлагал это многим женщинам, но все они ему отказали, – подумала тогда Тимандра. – Откажу и я».

Однако она знала, что не откажет. В эти годы она и сама не понимала, смотрит она на Алкивиада с любовью потому, что по-прежнему ищет в его лице сходство с Хоресом, – или все-таки любит его ради него самого.

Они переезжали с места на место, потому что прежние друзья и здесь вдруг оборачивались врагами. Одно время Алкивиад был дружен с персидским сатрапом Фарнабазом – но теперь опасался его, потому что Фаранабазу был нужен союз с Афинами и Спартой, а они считали Алкивиада способным перехватить власть у них у всех.

Тимандра чувствовала, как растет беспокойство Алкивиада, а потом он и сам перестал скрывать от нее свой страх. И не далее, как нынче утром, проснувшись, сказал с тревогой:

– Я увидел себя во сне одетым в твой наряд – в тот самый, алый, в котором я встретил тебя некогда в Афинах. Помнишь тот дом, куда вы заманивали богатых глупцов и обирали их? Я видел себя в этом платье, а ты раскрашивала мне лицо румянами и белилами. Уж не к смерти ли это?

Тимандра постаралась его успокоить, сказав, что всякие наряды снятся к добру, а румяна и белила означают, что Алкивиад успешно введет в заблуждение своих врагов. И вдобавок она пообещала ему погадать на длину его жизни по старинному критскому обычаю – бросив в колодец монету. Однако к ней вдруг поднялась эта бледная лягушка, и Тимандра сочла это добрым предзнаменованием. И, как тогда на Крите, она торопливо рассказывала лягушке все, что с ней произошло, снова и снова умоляя дать ей знак, помочь понять, что ждет Алкивиада…

И вдруг она заметила, что лягушка сидит закрыв глаза.

Неужели она уснула?

Тимандра осторожно протянула руку и коснулась ее кончиком пальца, и в это самое мгновение лягушка сорвалась с выступа, на котором сидела, – и рухнула в темную глубь колодца.

«Да она же умерла!» – чуть не вскрикнула Тимандра, и в то же мгновение до нее донесся влажный шлепок, когда тело лягушки рухнуло на каменистое дно и разбилось вдребезги.

Она прижала ладонь ко рту, глуша крик брезгливости и страха. И тут же конский топот заставил ее обернуться!

Пятеро всадников с факелами в руках подскакали к шатру, в котором спал Алкивиад. Рабы, которые устраивались на ночь вокруг, вскочили на ноги – и вдруг все бросились врассыпную, в ужасе оглядываясь.

Их никто не преследовал. Всадники швыряли факелы в шатер, который мгновенно занялся.

Потом они отъехали в сторону и оттуда наблюдали за пожаром.

Тимандра с криком кинулась вперед, но споткнулась, упала, и так ударилась грудью о камень, что у нее захватило дыхание, на даже не сразу смогла подняться. Потом она думала, что это спасло ей жизнь…

В каком-то оцепенении, в полусознании смотрела Тимандра, как огонь охватывает шатер, и вдруг передний полог оказался сорван, отлетел в сторону, и на пылающий ковер у входа полетела кучу одежды. Огонь на миг притих, и наступи на эту тлеющую гору, из шатра вырвался Алкивиад, полуобнаженный, прикрывающийся только хламидой, которая уже занялась с краев.

Отбежав от пылающего шатра, он полной грудью вдохнул свежего воздуха – и только тут увидел всадников, которые подожгли костер. Однако теперь в руках у них были луки с натянутыми стрелами!

Крик рвался из груди Тимандры, но она онемела от ужаса. А лучники все разом спустили тетиву. Мгновение Алкивиад стоял, качаясь, пронзенный стрелами, потом упал… И Тимандра, лишившись сознания, ткнулась лицом в землю.

Когда она очнулась, солнце успело поднялться. Вокруг было пусто. Убийцы ускакали, рабы разбежались, заодно угнав три повозки, на которых лежали все добро, все вещи Алкивиада и Тимандры и его драгоценное оружие. От шатра остались одни уголья.

Тело Алкивиада уже закоченело. Тимандре нечем было обмыть его, ведь в колодце не было воды, однако среди немногочисленных вещей, которые впопыхах были обронены сбежавшими рабами, она отыскала два или три своих хитона и гиматия, а еще старый, потемневший от времени кипарисовый кипсел… так коринфские гетеры называют ларцы. В кипселе нашлись бутылочки с благовониями, и Тимандра, обломав стрелы и некоторые вытащив из ран, оттерла маслом кровь с груди Алкивиада и осторожно умастила тело. Затем Тимандра обмотала его остатками своих нарядов и, перевалив на полуобгоревшую хламиду, потащила по каменистой земле к колодцу.

А что она могла еще сделать? Даже могилу вырыть ей было нечем, погребальный костер сложить не из чего. Она горько плакала, но, отправив тело Алкивиада в темную бездну, вспомнила своего отца, который нашел успокоение в таком же колодце на Крите, – и от души немного отлегло.

Постояв над колодцем, Тимандра пожелала тени Алкивиада спокойной переправы через Ахерон, как вдруг спохватилась, что не положила с ним два обола перевозчику! А что, если Харон откажется перевести Алкивиада на мирные поля асфоделей?

Тимандра вернулась к шатру и долго шарила в траве с надеждой найти хоть монетку, пусть самую мелкую, – но грабители не оставили ничего. Тогда она отколола со своего хитона заветную карфиту, на которой был изображен Эрос с мечом, и поцеловав ее, бросила в колодец. Для Тимандры это была одна из величайших драгоценностей жизни, и она уповала на то, что и перевозчик сумеет ее оценить.