Жюльетта Бенцони - Ловушка для Катрин

Ландри устремил глаза на раненого и мгновение внимательно его разглядывал.

— Я бы предпочел, чтобы он не прошел через исповедь, — вздохнул он. — Души подобной закалки, где гордость выше Бога, имеют странные тайники, довольно темные. Бешеная ревность, глубокое отвращение к мужчине… или женщине, когда ее в какой-то степени идеализировали, могут довести до крайности. У них потребность разрушения вызвана попыткой утолить страдание! Я знаю примеры… Но скажи мне, Катрин, перед недавним сражением что ты решила делать?

Она не помедлила и секунды.

— Я хотела видеть мою мать. Никакая человеческая сила не могла бы мне помешать, потому что это было вполне естественно. Я проделала весь этот путь единственно с этой целью. Ультиматум Арно был несправедлив, отвратителен…

— С твоей точки зрения! У него же перед глазами была только одна картина: ты, его жена, переходишь за стены замка и попадаешь в, раскрытые объятия человека, которого он ненавидел больше всех на свете, твоего бывшего любовника. Он видел только это. Ничего другого! И он продолжал это видеть в тот момент, когда безрассудно бросился навстречу смерти…

— Ты хочешь сказать… он ее искал?

— Нет! Он был, как ты говорила, за гранью разумного. Видишь ли, я пытаюсь тебе помочь, объяснить. Только не думай, что я извиняю все эти излишества, крайности этих стоящих высоко людей, но я вынужден копаться в человеческих душах, и я узнал о многих противоречивых вещах. Отпуская ему грехи in articulo mortis 35, я простил ему во имя Господа! И к тому же интересуешь меня ты, и именно тебя я хочу понять. Что думала обо всем ты, Катрин? Мысль о том, что там, наверху, ты можешь встретить Филиппа Бургундского, занимала какое-нибудь место в твоем непреклонном желании пройти в Шатовилен даже с риском навсегда разбить твой семейный очаг?

Краска медленно залила щеки и шею молодой женщины, пока она осознавала точный смысл слов Ландри. Но она не отвела глаз.

— Ты хочешь знать, испытывала ли я… какую-нибудь радость при мысли увидеть герцога? Нет, Ландри, никакой!

Клянусь моим вечным спасением! Я никогда не испытывала к нему истинной любви. Я хотела только обнять мою мать… и протестовать против причиненного мне насилия. Я ненавижу притеснения, и Арно не имел никакого права…

— Напротив! У него были все права! — сказал твердо Ландри. — И ты это прекрасно знаешь! Даже запретить тебе входить в замок, даже применить силу, чтобы заставить подчиниться. Он твой супруг перед Богом и людьми!

— Я все это знаю, — ответила с горечью Катрин. — Мужчины имеют все права и оставляют нам только одно: право безоговорочного подчинения. И что из того, если они им злоупотребляют! Я не прощу Арно!

— И теперь?

— Теперь?

Глаза Катрин наполнились слезами.

— Для меня больше нет «теперь». Как могу я не простить ему в тот час, когда я теряю его навсегда? Это я, может быть, нуждаюсь в прощении, если мой бунт явился причиной его смерти… Я его люблю, Ландри, все равно люблю, как прежде, даже если и боюсь теперь, и эта любовь — вся моя жизнь. Нельзя обрывать жизнь.

Монах встал, подошел к кровати, наклонился над раненым, взял его руку, внимательно и долго на него смотрел с нахмуренными бровями, очевидно, пытаясь понять что-то. Потом покачал головой.

— Он у врат смерти, — сказал Ландри, — но… если бы он вернулся?

— Что ты говоришь?

— Ничего! Это только предположение, чтобы заставить тебя понять саму себя. Этот человек, этот умирающий, которому ты прощаешь в его последний час, простишь ли ты ему, если Бог решит, что именно этот час не будет последним?

Она упала на колени, вытянув руки к монаху, в котором в эту минуту она видела только Божьего человека, того, чьи молитвы, возможно, имели достаточно силы, чтобы вырвать божественное милосердие.

— Если я буду знать, что он жив, я готова согласиться на что угодно… даже на разлуку, даже на немое повиновение.

— Ты его до такой степени любишь?

— Я никогда никого, кроме него, не любила, — подтвердила она. — Я тебя заклинаю, если есть надежда, шанс, даже самый маленький, даже один на миллион, что Бог мне его оставит, скажи мне это!

Улыбка монаха была полна грусти и сострадания.

— Ты говоришь так, как если бы видела во мне посла или посредника, способного вести переговоры со Всемогущим.

— Ты только что сам это сказал: Он — Всемогущий, а ты — его жрец., — Но я не творю чудес. Не строй напрасных иллюзий, Катрин. Конечно, я видел однажды в монастыре Сен-Сен одного человека, который выжил от раны, похожей на эту: причиной было копье, и человек, как и этот, был очень крепкий. Но лечение было умелым… а в нашей бедной общине есть только монашек, немного дурачок, который страстно увлекается травами и дикими цветами.

— Все равно! — вскричала Катрин, вновь охваченная надеждой, которую не могла скрыть. — Надо бежать за этим монашком… или лучше перевезти моего супруга в Сен-Сен! Это не так далеко, и если он выдержит путешествие…

— Спокойствие! Я повторяю тебе, что мое предположение вызвано только тем, чтобы понять, что у тебя на сердце. У нас нет такой возможности покинуть этот дом раньше завтрашнего дня! А завтра:.. Дворянчик из тех негодяев, кто не выпустит кость, которую держит. Ты забыла, что тебя ждет завтра? Разве ты не должна под угрозой пытки юноши проникнуть в замок в сопровождении двух человек? Двух человек, двух бандитов, чья миссия, конечно, заключается в том, чтобы открыть ворота их друзьям…

Катрин приложила руку ко лбу с растерянным видом. Ландри грубо вернул ее к реальности в тот момент, когда она уже вскочила на неукротимую кобылицу надежды… У нее не было никакой возможности выбора, никакого способа попытаться спасти мужа… если допустить, что у него есть шанс. Она должна была ждать здесь, пока ей разрешат подняться в замок, чтобы совершить предательство. Она устремила на Ландри вопросительный взгляд, умоляя о помощи, даже иллюзорной:

— Они не смогут до него добраться, — прошептала она почти про себя. — Когда герцог там, охрана…

— Герцога там нет, — нетерпеливо перебил Ландри. — Приехал сеньор де Вандее с отрядом герцогской стражи. Живодеры ошиблись, как, впрочем, и местные жители, из-за сходства. Шатовилен — одна из важнейших крепостей на бургундских рубежах, а у графини совсем не было войска. Близость английских бастионов и отряды, разбушевавшиеся после договора в Аррасе, ее очень беспокоили. Она попросила подкрепления. Только и всего!

Вздох облегчения вырвался из груди молодой женщины. Она почувствовала некоторую радость от того, что могла снять со счета Эрменгарды обвинение в подстроенной ею ловушке. Ее мать умерла, Филипца там не было. Что тогда ей делать в крепости?

Решение было принято немедленно. Встав с места, она направилась к двери.