Джулия Куинн - Герцог и я [litres]

– Где моя жена? – выкрикнул он.

– Ваша жена?

– Да, – повторил он, – я говорю о ней. – Девушка смотрела на него с таким недоумением, что он посчитал разумным пояснить: – Полагаю, вы догадываетесь, о ком я говорю. Она примерно вашего роста, волосы темные, густые…

У несчастной служанки было такое испуганное лицо, что ему сделалось стыдно за свой сарказм. Он подумал, что она сейчас спасется бегством и тогда он вообще ничего не узнает. Не будить же всю прислугу и выставлять себя на посмешище!

– Где же она? – спросил он намного мягче и спокойнее.

– Разве она не в постели? – пролепетала служанка.

– Насколько могу понять – там ее нет. – Он кивнул в сторону своей спальни.

– Но она же спит не там, ваша светлость.

– А где же, хотел бы я знать?

– Разве она…

Глаза служанки еще больше расширились от ужаса, она тоскливо озиралась, по всей вероятности, в поисках пути к спасению.

– Говорите же! – прикрикнул Саймон.

– Разве она не в бывшей комнате вашей матери, милорд?

– Что? – крикнул он так, словно бедняжка сама заставила его жену перебраться туда. – С каких пор?

– По-моему, с сегодняшнего дня, ваша светлость… Мы все так и подумали, что вы займете отдельные покои… в конце медового месяца.

– Вы… вы подумали? – проворчал он.

– Мне сказали, что так поступали ваши родители, и вы, наверное, тоже, ваша светлость.

– Вы… Мы… Родители!.. – закричал он.

Девушка отскочила от него.

– Не знаю, как родители, – пробурчал он. – Но я… я могу поступать по-другому, черт меня побери?

– Конечно, ваша светлость.

– Спасибо, милая… Могу я узнать у вас, какую именно комнату из тех, что занимала моя мать, избрала сейчас ее светлость герцогиня?

Дрожащий палец служанки указал на одну из отдаленных дверей:

– Вон ту…

– Благодарю вас. – Он направился в указанном направлении, потом рывком повернулся: – Вы уволены!

Зачем ему нужно, подумал он, чтобы в доме обреталась свидетельница того, как он не мог ночью найти собственную жену?

Подождав, пока затихнут в коридоре звуки шагов расстроенной служанки, Саймон сам двинулся к дверям новой спальни Дафны. Остановившись там, он подумал, что, в сущности, ему нечего сказать ей: все уже сказано, – и, придя к этой нерадостной мысли, все же постучал в дверь.

Никакого ответа.

Саймон постучал еще раз. Громче.

Тишина.

Он поднял руку, чтобы постучать в третий раз, но тут ему пришло в голову, что, возможно, дверь не заперта. От кого ей, собственно, закрываться? Не от него же? Глупо, что он не сообразил этого сразу и поднял шум.

Он повернул ручку двери. Черт! Заперто изнутри!

Он потратил некоторое количество времени на то, чтобы излить свой гнев перед самим собой и перед запертой дверью. Потом издал нечто среднее между человеческой речью и рыком разъяренного зверя:

– Дафна! – И еще громче: – Дафна!

Наконец он услышал шаги за дверью.

– Да?

Это был ее голос. И он звучал дьявольски спокойно. Во всяком случае, по сравнению с его собственным.

– Впусти меня!

Молчание. Потом снова невозмутимый голос:

– Нет.

Он в растерянности посмотрел на массивную дверь. Причиной его замешательства была не сама дверь, а непослушание той, которая пряталась за дверью и осмеливалась отвечать «нет» на его приказ. Жена она ему или не жена, черт побери? Разве не давала она клятву перед Богом подчиняться мужу своему?

– Дафна, – сказал он с угрозой, – открой немедленно!

Видимо, она стояла у самой двери, потому что сначала он услышал ее глубокий вздох, а уж потом слова, и звучали они очень рассудительно:

– Саймон, единственная причина, по которой я могла бы это сделать, – если бы имела намерение допустить тебя в свою постель. Но я не хочу этого, а потому советовала бы тебе – и все остальные обитатели дома наверняка согласятся со мной – уйти отсюда, не шуметь и лечь спать.

Да она просто издевается над ним! У него потемнело в глазах от злости, а когда туман рассеялся, внимательнее пригляделся к двери: как бы ее взломать?

– Дафна, – сказал он с леденящим спокойствием, которое напугала его самого, – если ты не откроешь, я… я вышибу дверь.

– Ты не сделаешь этого, – спокойно ответила она. И поскольку он молчал, окаменев от негодования, она еще более уверенно повторила: – Ты не сделаешь этого.

Он опять ничего не сказал, однако уже не от растерянности, а потому что размышлял, как лучше справиться с дверью.

– Ты можешь поранить себя, если решишься на такое, – услышал он ее обеспокоенный голос.

– Тогда открой, – проворчал он.

После недолгой паузы ключ повернулся в замке.

У Саймона хватило выдержки смирить свою ярость и не пнуть дверь со всей силой, ведь за ней стояла Дафна.

Дрожащей рукой он распахнул створки и увидел ее, виновницу этого неприличного ночного скандала: руки сложены на груди, в повороте головы, во всем теле – готовность к сопротивлению.

– Не смей никогда запираться от меня! – крикнул он.

Она спокойно возразила:

– Я хотела побыть одна. Разве у меня нет на это права?

– Завтра утром прикажи отнести твои вещи обратно, в нашу спальню! А сама еще сегодня переберешься туда!

– Нет, – услышал он негромкий голос.

– Что ты, черт возьми, себе позволяешь? – прорычал он.

– А что я, черт возьми, себе позволяю? – ответила она его же словами. – «Нет» означает «нет».

Он был так потрясен, что не сразу нашелся с ответом.

– Но ведь ты моя жена, – пробормотал он. – И должна спать со мной. В моей постели.

– Нет.

Какое короткое и какое емкое слово!

– Дафна, я последний раз предупреждаю…

Ее глаза сузились. Лицо словно окаменело. Он никогда не видел ее такой.

– А теперь послушай меня, – сказала она. – Ты решил отнять… отобрать у меня нечто весьма важное для женщины. Что ж, я приняла решение ответить тебе тем же.

– Чем? – проговорил он, словно не понимая, о чем она говорит.

– Отнять у тебя саму себя.

Он просто не верил своим ушам. Оцепенел. У него отнялся язык.

Однако Дафна не остановилась на этом. Приблизившись к двери, она повелительным движением руки указала ему на выход и подкрепила свой жест не допускающим возражения приказом:

– А теперь уходи из моей комнаты!

Нет, этого вынести уже нельзя! Он задрожал от гнева и заорал:

– Это моя комната! Мой дом! И ты тоже принадлежишь мне!

– Тебе не принадлежит ничего, – сказала она с горечью, – кроме титула твоего отца. Ты даже сам не принадлежишь себе.

Опять его глаза затуманились от негодования, в ушах зашумело. Не вполне отдавая себе отчет в своих действиях, он шагнул к ней, словно намереваясь ударить… убить… уничтожить…

Слава богу, ярость отступила, взрыва не последовало. Он ощутил слабость во всем теле, как после тяжелой болезни.