Жорж Вотье - Шарлотта. Последняя любовь Генриха IV

Король, который несколько минут вертелся на табурете, ничего не отвечал. Обернувшись, он встретил холодный и суровый взгляд королевы, устремленный на него, и невольно задрожал.

– У вас очень взволнованный вид, – сказала Мария Медичи, – что это вам шепотом рассказывал Бельгард?..

– Он подавал мне отвратительные советы… Он советовал мне влюбиться в мадемуазель де Монморанси.

– В самом деле! А вы что отвечали ему?

– Я отвечал, что считаю себя слишком старым для таких зеленых плодов.

– В самом деле, мне кажется…

– А! Вам кажется! – сказал Генрих обиженным тоном.

– Конечно, Шарлотте де Монморанси пятнадцать лет, и я сомневаюсь, чтобы седая борода пришлась ей по вкусу.

– В любви встречались вкусы еще страннее.

Эти слова, обнаруживавшие сильный гнев и сопровождавшиеся злым взглядом на Кончини, заставили Марию Медичи нахмурить брови; но это длилось только одну минуту, и она продолжала тотчас сладеньким голосом:

– Итак, вы не настаиваете на ваших прежних намерениях?

– Каких?

– Вы хотели, сколько мне помнится, пожертвовать мадемуазелью де Монморанси, чтобы дать место этой…

– Не об этом идет речь… Ваш балет хорош и так.

– Я очень рада, что он заслужил ваше одобрение… Вам объясняли сюжет?

– Это, кажется, Диана и ее нимфы.

– Именно… В эту минуту богиня приметила Актеона, который подстерегает ее сквозь листья. Она зовет к себе своих нимф, которые подбегают и делают вид, будто хотят пронзить нескромного своими стрелами… Посмотрите.

Действительно, нимфы подходили, все в ряд, размахивая над головами большими позолоченными копьями.

Дойдя до середины зала, они составили большой круг около Дианы. Этого оборонительного маневра, вероятно, не было достаточно, чтобы испугать неделикатного охотника, потому что круг, составившись, тотчас разошелся.

– На месте Актеона, – спросил король шепотом Леграна, – отступил бы ты?

– Государь, Бельгард не отступает никогда.

– Хороший ответ… Но мне кажется, что, будь я на месте Актеона, при виде такого множества неприятельниц я убежал бы со всех ног… Посмотри, как они танцуют… Он испугается и убежит… Решительно этот Актеон дурак.

Нимфы бегали во все стороны, встречаясь, перекрещиваясь, вдруг они остановились.

– Трус пошел за подкреплением и, вероятно, возвращается с другими охотниками, – сказал Генрих.

Но слова замерли на его губах.

Перед ним в нескольких шагах белокурая Шарлотта де Монморанси с пылающими щеками, сверкающими глазами как будто угрожала ему копьем…

Она улыбалась шаловливой улыбкой, от которой в углах ее рта образовались ямочки – они могли бы свести с ума и праведника.

Внимание короля, который не спускал с нее глаз ни на минуту с тех пор, как вошел в зал, его волнение не укрылись от нее; уверенная уже в своей красоте, она находила детское удовольствие в этом первом торжестве.

Оркестр, остановившийся на минуту, заиграл воинственный марш, и нимфы опять начали атаку…

Шарлотта де Монморанси подняла над головой руку, державшую копье, и, все смеясь, устремила глаза на короля, сделав вид, будто хочет пронзить ему грудь…

Генрих, бледный от волнения, раскрыв широко глаза, приподнялся с табурета, словно очарованный. Увидев острие копья на два пальца от своего сердца, он слабо вскрикнул и упал без чувств на руки Леграна.

Танцы тотчас остановились. Около короля столпились. Думали, что он ранен.

– Это ничего, – сказала королева, вдруг оттолкнув дам. – Просто обморок… Король нездоров уже несколько дней… Вы можете уйти; мы оставим репетицию на сегодня.

У нее был такой раздраженный вид, что все поспешили выйти без шума.

Шарлотта де Монморанси, вне себя, растревоженная, готовая расплакаться, спряталась за своими подругами.

Когда Генрих пришел в себя через несколько минут, его первым движением было бросить взгляд удивления, почти отчаяния, вокруг залы, пустой и безмолвной.

– Как! Никого!

– Нет, – ответила королева. – Вы можете догадаться, что, видя вас без чувств, перестали танцевать.

– Напрасно… Я не болен и желаю, чтобы кончили балет.

Мария Медичи вместо ответа пожала плечами и пошла в сопровождении Кончини к двери, которая вела к ее комнатам. Когда она вышла, король обернулся с глубоким вздохом к Леграну и Монтеспану.

– Полно, господа, пора и нам уйти… Дай мне твою руку, Легран. Я еще не совсем оправился, и моя нога жестоко болит…

Идя медленно по длинным коридорам Лувра, он бормотал вполголоса:

– Проклятая подагра!.. Я ее чувствую, она тут!.. О старость!.. Я отдал бы все, мой престол и Кончини вдобавок… и мою жену… О! Ее-то с удовольствием… Я отдал бы все за несколько дней молодости… Видел ты, Легран, как она устремила на меня это копье! Я почувствовал, что оно входит мне в сердце.

– Государь, это раны приятные.

– Я чувствую, что эта рана продолжится всю жизнь… Сколько еще мне остается жизни.

– Государь, вы проживете еще много лет.

– Да услышит тебя Бог!.. А вы, Монтеспан, видели, как грациозно направила она на меня копье?

– Видел, государь.

– Она хороша, не правда ли?

– Прелестна, государь, и достойна внушать любовь величайшим героям.

– Но вы думаете, что это сделалось случайно?

– Вовсе нет, государь.

– Так вы думаете, что она сделала это с намерением?

– В этом нельзя сомневаться, государь.

– Но она так молода, а я становлюсь…

Он замолчал и взглянул на обоих своих советников с тревожным видом; он как будто боялся выговорить слово.

Монтеспан поклонился так низко, как только мог, и сказал:

– Государь, в обоих королевствах: и во французском, и в наваррском – нет ни одной девушки, которая не считала бы величайшей милостью заслужить внимание Генриха Великого.

– А! Вы думаете?

– Мы в этом уверены, – отвечали хором оба.

Дошли до двери кабинета короля.

– Даю вам свободу, господа… Легран, пошли сказать Малербу, чтобы он пришел ко мне; я хочу сегодня же заказать ему стихи.

– Я сейчас пошлю за ним.

– И вели принести мне как можно скорее том Астреи… До свиданья, господа.

Не сделали оба и двадцати шагов, как король позвал их:

– Кстати, Легран, скажи камер-лакеям, чтобы они не запирали двери моей комнаты, как я приказал, когда фрейлины королевы идут на репетицию балета… и даже когда она будет затворена, чтобы они отворили ее настежь, настежь, слышишь ли?

– Да, государь. Будет сделано, как вы приказываете.

– Хорошо… и не забудь Малерба и Астрею.

С этими словами король вошел в свой кабинет, а Легран удалился с Монтеспаном, не видя, что его брыжи сбились набок, что заставило предположить всех, кто встречался с ним, будто он находился в эту минуту под влиянием очень серьезной озабоченности.