Жорж Вотье - Шарлотта. Последняя любовь Генриха IV

Те это приметили и заговорили еще тише.

Позади них стеклянная дверь вела в холл гостиницы. Какой-то человек, проходя по этому холлу, приложился лицом к стеклу и осмотрел кругом всю залу.

Приметив французов, он очень удивился и быстро отступил.

Но не прошло и пяти минут, как он вошел в залу и сел один за незанятый стол, который находился в нескольких шагах от четырех французов.

Никто не обратил внимания на него. Плащ, край которого был отброшен на плечо, закрывал нижнюю часть его лица.

Он прислушался, но безуспешно: те, разговор которых он хотел послушать, говорили слишком тихо, а вокруг стоял адский шум.

Один вошедший гражданин рассказывал, что испанцы не только караулили дворец, но и расхаживали по городу. Патруль видели в Кантерстине.

Должно быть, это показалось очень важным, потому что поднялось сильное волнение, крики сделались громче прежнего.

Человек в плаще, в отчаянии, что не может ничего расслышать, встал, пошел прямо к трактирщику, который председательствовал величественно, как президент, за своим прилавком, шепнул ему на ухо несколько слов и вышел из залы. У дверей он обернулся и прошептал:

– Таким образом, мы спокойны до вечера. Завтра примем предосторожности.

Он поднялся на лестницу и через десять минут опять сошел вниз в сопровождении человека, который так же, как и он, был закутан в плащ и у которого ни одежды, ни звания поэтому нельзя было различить.

Они вышли из гостиницы и направились к Императорской улице вдоль стены иезуитского монастыря.

– Вы не знаете еще ничего? – спросил он. – Вы еще ничего не узнали?

– Ничего!.. Напрасно обыскивал я все гостиницы…

– Странно, потому что она непременно должна быть здесь.

– Непременно, говорите вы. Разве вы знаете что-нибудь?

– Я ничего не знаю. Но я видел здесь одного человека, которого встретить не ожидал.

– Кого?.. Уж не Бассомпьера ли?

– Бассомпьера самого.

– Я так и знал… Где он? Я хочу сию минуту видеть его, спросить…

– Успокойтесь. Вы все испортите излишней поспешностью.

– Ах, мошенница! Я подозревал, что она с ним. Сейчас иду искать ее, а он от меня не ускользнет…

– А я вам запрещаю.

– Однако это мое право!

– Не надо было требовать вашей жены от нас, когда у нас ее не было.

– Я мог предполагать наоборот.

– Если я обещал помочь вам отыскать ее, то с условием, что и вы нам поможете и будете повиноваться мне во всем… Помните?

– Помню.

– Ну, я вам говорю теперь, что, допустив огласку, вы поставите в неловкое положение всех нас и погубите ваши дела вместе с нашими.

– Хорошо, но как только я ее встречу…

– Хорошо, хорошо! Пока у нас есть другое дело. Еще у вас письмо, которое отец Котон поручил вам отдать его высочеству, когда вы уезжали из Парижа?

– У меня. Но вы знаете, что я поклялся перед распятием отдать это письмо в собственные руки.

– Знаю. Оно с вами?

– Я никогда не расстаюсь с ним.

– Хорошо. Отдайте его мне.

– Но принца нет в Брюсселе, господин де Вирей…

– Молчите… не называйте по именам…

– Если я встречусь с ним, вы думаете, что мне не надо мстить?

– Принцу?

– Нет, Бассомпьеру…

– Опять…

В конце Императорской улицы Вирей мимоходом ударил три раза в ставень гостиницы под вывеской «Венгерский щит».

Через несколько минут оттуда вышли два человека.

Вирей остановил своего спутника до тех пор, пока к ним подошли эти люди. Это были Конде и Туара.

Принц казался не в духе. Он резко обратился к Вирею:

– Я жду целых полчаса.

– Не моя вина, ваше высочество…

– Если вы думаете, что очень весело сидеть взаперти с мещанами, от которых несет пивом…

– Повторяю вашему высочеству, что это замедление было невольное. Я неожиданно встретился с лазутчиками короля и сам захотел удостовериться.

– С лазутчиками короля! Только бы они не увидели меня здесь… я погиб…

– Успокойтесь, я принял предосторожности.

Вирей указал на Жана, который почтительно стоял в стороне.

– Отец Котон дал ему письмо к вашему высочеству.

– Вот оно.

– Вирей, без сомнения, сообщил вам, – сказал он Жану, – что мое присутствие в Брюсселе должно оставаться секретным. Малейшая неосторожность с вашей стороны будет иметь самые серьезные последствия…

Но Жан не слушал его. Мимо них прошла женщина в фалье – широком фламандском покрывале. Он внимательно смотрел на нее и вдруг протянул к ней руки, закричав:

– Мариетта!

Женщина, уже отошедшая шагов на двадцать, повернула голову, но, увидев, кто зовет ее, пустилась бежать.

В первую минуту изумление пригвоздило к месту серебряных дел мастера. Но как только опомнился, он пустился в погоню, крича во все горло:

– Мариетта! Мариетта!.. Остановись, Мариетта, остановись…

– Он унес письмо, – с ужасом сказал принц.

– Его крики разбудят соседей!

Вирей бросился бежать, в свою очередь, а за ним Конде и Туара.

– Молчите… Сами остановитесь… Это не она…

Но Жан не слышал ничего, он бежал и кричал еще громче:

– Остановись, Мариетта, остановись!

Догоняя жену, он пробежал мимо гостиницы «Святой Христофор». Дверь с шумом отворилась, и все посетители выбежали оттуда, убежденные, что испанцы Спинолы грабят город.

Четыре француза выбежали первыми, но трактирщик гнался за ними и кричал:

– Этих не выпускайте… Это офицеры маркиза, они приехали в город для того, чтобы ввести иностранные войска.

Поднялась страшная сумятица.

– Нет, нет, – кричали французы, – это неправда…

Голос трактирщика заглушал их голоса.

– Я это знаю… Мне это сейчас сказал один господин, который их знает.

Фламандцы, с самого начала вечера недоверчиво смотревшие на этих иностранцев, военная наружность которых и разговоры шепотом не нравились им, не заставили повторить два раза этих слов. Они хотели схватить французов, но напали не на таких, и в одно мгновение схватка сделалась общей.

Улица была совершенно темна. Восковая свеча, горевшая перед статуей святого Христофора, была опрокинута. В темноте виднелся блеск шпаг. Некоторые граждане вышли из трактира с тяжелыми деревянными табуретами, которые они держали за одну ножку, размахивая ими над головой.

Повсюду отворялись окна; и старики, женщины и дети в первобытных костюмах, со свечами в руке, с испуганными лицами глядели на битву.

Они кричали еще громче сражающихся, и повсюду слышалось только:

– Город взят!.. Долой испанцев!.. Помогите!..

Конде и Вирей попали в самую середину свалки.

Они немедленно обнажили шпаги, напрасно стараясь выбраться из толпы. Туара получил по голове удар табуретом и исчез.

Вдруг жители, стоявшие у окон, закричали:

– Полицейские!

С улицы Святой Анны шли алебардщики, а с Императорской улицы бежал испанский патруль.