Наташа Лестер - Ее секрет

Джоан вздохнула.

– Фэй не хотела, чтобы Бенджамин узнал о том, что она была беременна. Мне она доверяла и полагала, что я сохраню ее тайну до тех пор, пока ребенок не родится, но потом слегка повредилась рассудком. Думаю, она скорбела о нем и срывала зло на мне, отчего ей становилось легче. Она заявила, что я должна держаться от тебя подальше, потому что только так можно было гарантировать, что я ничего не скажу тебе. Она была уверена: если ты узнаешь о ребенке, то отправишься прямиком к Бенджамину и все ему выложишь. А еще она заявила, что, если я не уйду от тебя, она расскажет Бенджамину о том, что у тебя тоже родился ребенок. А ведь я знала, что он предложил тебе деньги и проявил к тебе интерес. Я не хотела разрушить твои перспективы – твои шансы с Бенджамином и мечту о производстве косметики.

Лео обняла подругу за плечи.

– Ты должна была все рассказать мне. Мы могли бы договориться с Фэй. Кроме того, я сама призналась Бенджамину.

На Джоан было жалко смотреть.

– Значит, все это было напрасно.

Лео немного помолчала.

– Как ты думаешь, Фэй знает или догадывается о чем-то? Или она солгала мне?

– Почему бы тебе не спросить у нее самой? – буднично осведомилась Джоан.

– Потому что… – Лео поднялась на ноги. Потому что это означало бы, что она все-таки надеется, вопреки всему, стать настоящим и живым человеком. А это, в свою очередь, обязательно приведет к самому горькому из всех возможных разочарований.

Лео повела Джоан наверх, в комнату Фэй, отворила дверь и осторожно заглянула в темноту. В ноздри ей ударил такой запах, что желудок рванулся к горлу. Здесь пахло, как в Нижнем Ист-Сайде в жаркий летний день: спиртным, гнилью, нечистым телом и бельем.

– Я знаю, что не должна давать ей пить, но…

Лео слишком хорошо помнила, что случилось пятнадцать лет назад, еще до того, как она наняла сиделку присматривать за Фэй, когда она запретила Фэй пить что-либо, кроме воды и кофе. Фэй просто исчезла на целых три дня. Лео заявила в полицию, обзвонила всех, кого знала, объездила все места, где любила бывать Фэй, пока ей наконец не позвонили из изолятора временного содержания в Адской Кухне. То, что она там обнаружила, походило на Фэй еще меньше, чем накануне: едва отдающая себе отчет в происходящем тень бывшей женщины, намеренно уничтожающая себя спиртным и наркотиками. И тогда Лео заключила с ней сделку: она будет давать Фэй определенное количество алкоголя, которым можно свалить с ног слона, но и только. И, как бы ни стонала и ни причитала Фэй по ночам, большего ей выклянчить не удавалось. Кстати, Лео так и не узнала, что случилось с Фэй во время ее исчезновения, но больше из дому она не убегала.

Лео вздохнула; ей не хотелось расстраивать Джоан этой историей. Лицо подруги осталось невозмутимым, как если бы она привыкла к худшим запахам и ей было не в новинку видеть некогда властных и ухоженных женщин лежащими в тишине замкнутого пространства. Как бывало всегда, при виде Фэй Лео подумала, что та очень похожа на умирающего Бенджамина. Раньше, в самом начале, Лео пробовала кричать, чтобы понять, как отреагирует Фэй, но та даже не шевелилась, и постепенно Лео убедила себя в том, что Фэй не притворяется и что чувство вины и угрызения совести уничтожили все, что прежде делало ее человеком.

– Я не могу спросить ее об этом, – прошептала Лео, пятясь к выходу из комнаты, а потом и спускаясь по лестнице.

Схватив сумочку, она поспешно выскочила наружу, где принялась широко открытым ртом хватать воздух, но тот был влажным, и лучше ей не стало. Ей хотелось присесть на ступеньку, но если ее увидят соседи, то непременно сбегутся и начнут суетиться вокруг бедной вдовы, имеющей столько денег, но ни единой живой души, которую она могла бы полюбить. Лео знала, что говорят за ее спиной; об этом без стеснения писали газеты, но она лишь пожимала плечами и возвращалась к своему рабочему столу, чтобы придумать очередной продукт, добавив его к обширному ассортименту «Ричиер Косметикс».

Лео прижала руку ко рту, чтобы не расплакаться. Что, если Алиса Форсайт и впрямь была той, кого она всем сердцем стремилась полюбить? Она должна выяснить, кто мать Алисы. А уже потом она решит, рассказывать или нет Эверетту о том, что узнает.

Алиса Форсайт высоко подняла ногу, держа ее на весу и стремясь не опустить ни на полдюйма. Каждая жилочка в ее теле дрожала от напряжения, и она решила, что, наверное, больна. Одна за другой, словно в замедленной постановочной съемке, ноги балерин опускались на пол, и только Ирина и Алиса не сдавались, держа ноги над головой. А еще, как ей показалось, нога у Ирины нисколечко не дрожала.

Алиса почувствовала, как по спине у нее течет пот, срываясь каплями с ее лица на пол, но она держалась, держалась, держалась, глядя перед собой и не видя уже ни комнаты, ни зеркала, ни пола, ни белых стен, ни балетных станков, ни балерин во влажных трико. Она глядела в никуда, где не было боли, безумного напряжения мышц и необходимости держаться.

Она почувствовала, как нога ее немного опустилась, и напрягла последние силы, чтобы если не вернуть ее в прежнее положение, то хотя бы удержать в нынешнем, но одного желания оказалось недостаточно, и нога ее рухнула вниз, как и у Ирины, кстати. «Вот только кто сдался первым?» – спросила себя Алиса и со вздохом опустилась на пол. Но Баланчин [8] Джордж Баланчин (Георгий Мелитонович Баланчивадзе, 1904–1983) – хореограф грузинского происхождения, положивший начало американскому балету и современному неоклассическому балетному искусству в целом. непременно скажет об этом.

– Примой станет Ирина или Алиса. Вы можете быть свободны, – объявил Баланчин.

Улыбку Алисы никак нельзя было назвать беззаботной. Она уткнулась лицом в колени, чтобы скрыть ее, и непременно исполнила бы каскад больших прыжков, если бы не знала, что нельзя выставлять свои чувства напоказ. Она уже собралась встать, когда вновь услышала голос Баланчина.

– Это – Джесси Валеро. Наш новый премьер для гала-представления. – С этими словами, которые произвели эффект разорвавшейся бомбы, Баланчин вышел из комнаты.

Новый премьер? Алиса услышала, как по комнате разлетелся шепот ненависти. Особенно усердствовал Пьер. Ведь теперь у него появился соперник, как и у Алисы. Новый танцор и не подумал поклониться или иным образом выразить свое отношение к ним. Он просто стоял и смотрел на них, словно предлагая бросить ему вызов и оспорить его право вот так ворваться в Школу американского балета в качестве премьера всего за месяц до гала-представления. Но все предпочли промолчать. Не в традициях балетной труппы устраивать свару на людях. Угрозы озвучивались свистящим шепотом, перед зеркалом в раздевалке, так что жертва всегда видела отражение того, что происходит, но никогда – реальную картину.