Амелия Грей - С любовью, герцог [litres]

Граф со вздохом поставил бокал на приставной столик возле своего кресла и зачем-то встряхнул кружева на манжетах, словно хотел полюбоваться их пеной.

– С этой парочкой всегда было нелегко. Угораздило же моего брата вызвать на дуэль какого-то проходимца! Сам погиб, а отпрыски его свалились на мою шею. Лоретта, кажется, очень неплохо освоилась в Маммот-Хаусе. Я был уверен, что она станет умолять меня позволить ей жить, как и прежде, в поместье Свитчингем, но она до сих пор ни разу не обратилась ко мне с этой просьбой.

Хоксторн даже на мгновение представить не мог, чтобы Лоретта о чем-то просила у этого господина.

– Таких упрямых и своевольных еще поискать, но, как говорится, яблоко от яблони… Мать ее, моя усопшая невестка, была та еще строптивица. Ладно, попытаюсь как-нибудь устроить, чтобы Лоретта согласилась поехать с братом.

Хоксторн не желал довольствоваться столь расплывчатым обещанием и с плохо скрываемым раздражением попросил:

– Вас не затруднит решить вопрос немедленно? Я планирую посетить имение не позднее чем через две недели, и тогда же хотел бы видеть там мистера и мисс Квик.

– Так скоро? – недовольно пробурчал граф и потянулся за портвейном.

– Да. Мне важно, чтобы визит состоялся именно тогда.

– Вы хотите, чтобы они приехали в ваше имение прямо из Маммот-Хауса? Я вас правильно понял? Уж не знаю, что и сказать: путь неблизкий, да и подготовки такого рода путешествия требует солидной, а вы даете всего две недели. Вы требуете от меня невозможного: надо где-то раздобыть карету, кучера и…

– Нет, милорд, – перебил его Хоксторн, – вам не придется ни о чем беспокоиться. Поскольку мистера и мисс Квик приглашаю я, то все хлопоты по организации поездки беру на себя. Я пошлю в Маммот-Хаус два экипажа – для них самих и для прислуги. Ночевать в гостинице им не придется, если дороги не раскиснут. Выехав из Маммот-Хауса на рассвете, они приедут на место еще до наступления темноты. Чтобы не произошло ничего непредвиденного, я позабочусь, чтобы коней вовремя меняли, а также тщательно следили за состоянием колес и подвески. Так что, как видите, вам остается лишь убедить мисс Квик.

– Должен заметить, вы необычайно великодушны, ваша светлость. Полагаю, я мог бы уговорить ее поехать сегодня же, хотя меня совсем не прельщает предстоящая долгая дорога в Маммот-Хаус. Я стараюсь приезжать туда каждую весну, просто чтобы убедиться, что там все в порядке, но путешествовать мне уже не так легко, как прежде. Не могу представить, зачем моему прадеду понадобилось строить дом в такой глуши.

Солан не испытывал к графу ни малейшего сочувствия. Не высылал бы племянницу к черту на кулички, не пришлось бы и самому туда ездить. Что касается Лоретты, ему во что бы то ни стало хотелось вызволить ее из заточения хотя бы на некоторое время.

Хоксторн сам себя не узнавал. Прежде у него никогда не возникало такого острого желания кого-то спасать и защищать. Ему хотелось, чтобы она всегда была рядом, чтобы ей ничто не угрожало. И причиной тому не одно лишь плотское желание. Женщин у него было предостаточно, самых разных, но ни одну он не хотел так, как мисс Квик… нет, Лоретту.

Ему нравилось ее имя: такое красивое и романтичное. Так он и будет теперь ее называть и предложит ей обращаться к нему по имени.

– Буду вам весьма признателен, милорд, и с радостью также окажу вам услугу, если понадобится.

Свитчингем выразительно приподнял брови и поспешил сообщить:

– Я напомню вам про это обещание, когда мы будем обсуждать брачный контракт.

По тому, с каким воодушевлением отреагировал граф на его слова, стало ясно, что теперь они говорят на понятном для обоих языке. Да, Хоксторн знал людей: как собратьев по палате лордов, так и простолюдинов. Если хочешь что-то получить, то должен что-то дать. Дал слово – держи.

Даже если меньше всего хотелось оказывать услугу кому-то вроде этого напыщенного хряка.

– Разумеется. Я намерен подписать все бумаги до начала сезона.

Граф хмыкнул, допил портвейн и протянул пустой бокал слуге, жестом приказав налить еще.

– Я понимаю, ваша светлость, и обещаю уладить вопрос с племянницей как можно скорее. Пожалуй, я отправлю посыльного с указанием, как ей следует поступить! – вдруг осенило Свитчингема. Надеюсь, она не осмелится опять воспротивиться моей воле, как, знаете ли, сделала однажды. Впрочем, вам это известно, как и всему Лондону. И хотя она скорее выпьет кипящее масло, чем признается в том, что сожалеет о своем непослушании: я-то знаю, как горько она раскаивается в том, что, проявив вопиющее пренебрежение к моим чувствам, не вняла совету и не вышла за виконта Деннингкорта, когда у нее была такая возможность. Но сейчас уже ничего не поделаешь: виконт женился и, похоже, вполне счастлив.

Хоксторн в очередной раз прикусил себе язык, чтобы не высказать графу все, что о нем думает, а заодно заметить, чтобы не тешил себя мыслями о раскаянии племянницы. Придет время, и об этом ему скажет сама Лоретта.

– Весьма признателен вам за содействие и понимание ситуации, – вежливо поклонился Хоксторн.

Граф взял с подноса наполненный слугой бокал и отсалютовал им.

– Считайте, что дело сделано.

«Просто поразительно, сколько всего можно найти на чердаках старинных домов!» – с улыбкой подумала Лоретта. Вместе со старой мебелью здесь пылились сундуки, живописные полотна с изображениями давно усопших родственников, горы пожелтевших газет, фарфоровая посуда со сколами, надтреснутые ночные вазы и прочий хлам, который по никому не известной причине не вынесли на помойку, а затащили на чердак. Но были среди всего этого хлама находки и весьма необычные: чучела животных и птиц, причем у некоторых птиц крылья оставались, словно в полете, расправленными. В дальнем углу высилась целая гора оленьих рогов, не меньше дюжины пар сапог со шпорами, а возле двери на лестницу стояло кресло с колесами вместо ножек.

Как раз то, что нужно: за ним Лоретта и поднялась в это царство хлама.

Хорошо, что миссис Хадлстон точно знала, где искать это кресло, иначе Лоретта никогда не решилась бы сюда даже заглянуть. Одно колесо оказалось сломанным, но мистер Хадлстон всего за пару часов исправил неполадки и вот сейчас в отремонтированном кресле восседал Фарли в белой, наглухо застегнутой рубашке, темно-коричневых брюках, которые пришлось подвернуть на ладонь, и толстых-претолстых шерстяных носках, из которых он вырастет раньше, чем они протрутся до дыр. Влажные после мытья волосы, которые Битси успела аккуратно подровнять, были разделены на косой пробор с правой стороны. Но радовало Лоретту другое: впервые за все время пребывания Фарли в этом доме лицо его выглядело свежим, а губы утратили всегдашнюю мертвенную бледность.