Амелия Грей - С любовью, герцог [litres]

– Я найду его и верну вам похищенное, – пообещал Хоксторн, крепче стискивая ее в объятиях.

Лоретта покачала головой и с грустной усмешкой заметила:

– Где его теперь найдешь?

– Это моя забота. И к поискам я приступлю уже сегодня, как только рассветет. Я рад, что вы решили обратиться ко мне, но не лучше ли было прислать записку? Вы очень рисковали, отправившись сюда одна, да еще ночью.

– Возможно, мои действия и были несколько скоропалительными…

– Несколько? – усмехнулся Хоксторн.

– Я надеялась, что вы меня поймете и не осудите, – прошептала она в ответ.

– И были совершенно правы, – без тени иронии сказал Солан. – Я знаю, сколько души вы в него вложили, как старались изменить его жизнь к лучшему. Если вам хочется плакать, не стесняйтесь, это нормально, да и у меня будет повод еще немного подержать вас в объятиях.

Будто ощутив прилив сил, Лоретта возразила:

– Нет, плакать из-за него я не хочу. Мне просто обидно и грустно, потому что не смогла ему помочь. И, знаете, у меня еще есть надежда, что он одумается и вернет то, что взял.

– И тогда вы его простите?

– У меня не будет выбора.

Услышав скрип колес приближающегося экипажа, Солан поспешно потянул Лоретту в тень, скинул с плеч плащ, закутал ее и, надев ей на голову капюшон, объяснил:

– Вас не должны тут видеть. Кто-нибудь знает, куда вы отправились? Может, горничная?

– Я вышла из дома, когда все уже спали, и капюшон не снимала. Меня видел лишь извозчик и ваш привратник. Или то был дворецкий? Он подумал, что я… В общем, впустить меня он отказался.

– Прайс не виноват, поскольку следовал моим указаниям: многие ждут от меня помощи, но далеко не всем я готов ее оказать. Вот ему и приходится проявлять твердость.

– Да, понимаю.

– Действительно, понимаете? – переспросил он почему-то вдруг осипшим голосом, глядя ей в глаза с какой-то особой пристальностью. – Понимаете, что теперь, когда вы сами пришли ко мне, я вас никуда не отпущу?

Лоретта напряженно замерла и, с трудом подбирая слова, сказала:

– Нет, мы уже все обсудили. Я не вольна распоряжаться своей судьбой, и вы об этом знаете. Наверное, мне не следовало приходить, но что сделано, того уже не исправить.

– Сегодня вечером во время разговора с друзьями меня вдруг осенило: я понял, что надо сделать.

– Вы говорили с сент-джеймсскими повесами обо мне… о нас? – в ужасе попятилась Лоретта. – Они что, знают…

– Да, – рассеянно подтвердил Хоксторн, словно и не слышал паники в ее голосе.

Вдруг глаза его вспыхнули, и, схватив за руку Лоретту, он потащил ее к воротам, пробормотав на ходу:

– Они меня надоумили, и теперь я знаю, что делать.

– Что вы делаете? Неужели до сих пор не поняли, что ни одна из ваших идей не заканчивается добром.

Хоксторн рассмеялся и, покачав головой, открыл перед ней ворота.

– Признаю, за нами водилось немало грехов – но все это осталось в прошлом. Я собирался нанести вам визит завтра, но, раз уж мы оба оказались в нужном месте именно сейчас, надо этим воспользоваться. Кстати, о нужном месте. Оно как раз за углом. Вот вам и решение вопроса.

– Какого вопроса?

– Потом объясню. Вы бегать умеете?

– Да, конечно, – совсем растерялась Лоретта, ничего не понимая.

– Хорошо. Придерживайте капюшон, чтобы не упал с головы.

– Куда вы меня тащите?

– Не тратьте силы на разговоры и старайтесь от меня не отставать. У нас мало времени: скоро здесь будет не протолкнуться, и тогда скандала не избежать.

И он куда-то потащил ее за собой: под моросящим холодным дождем, мимо домов с темными окнами, мимо тускло мерцавших уличных фонарей.

Лоретта храбро бежала в размокших атласных туфельках по лужам, не обращая внимания на грязь и холод, а Солан крепко держал ее за руку, не давая отстать. Свободной рукой она придерживала капюшон его тяжелого плаща, который к тому же был ей непомерно велик. Лоретта понятия не имела, куда они бегут, но это ее не смущало: она давно не получала такого удовольствия от движения – бежать было радостно и весело. А может, все дело в том, что бежала она не одна, а вместе с ним?

В конце улицы они свернули направо, пробежали еще немного вдоль невысокой кованой ограды и поднялись по истертым каменным ступеням на площадку перед внушительных размеров двухстворчатой дверью с большими железными кольцами вместо ручек. Хоксторн схватился за кольцо, потянул на себя, но тяжелая дверь не поддалась. Тогда он попытал счастья с другой створкой, но и та не двинулась с места.

– Проклятье! – выругался Солан и в сердцах саданул по двери кулаком. – Заперто!

– Где мы? – пытаясь отдышаться, спросила Лоретта.

– У церкви.

В церкви она не была с тех пор, как сбежала из-под венца, хотя до этого, как и всякая добропорядочная леди, ходила туда каждое воскресенье. Несмотря на то что Лоретта перестала посещать храм Божий не по своей воле, а по прихоти дяди, который запретил ей выезжать из Маммот-Хауса, сейчас, стоя под запертой дверью, чувствовала себя виноватой. Боялась ли она гнева Божия? Возможно, потому что меньше всего скучала по воскресным проповедям, решив для себя, что совсем не обязательно регулярно ходить в храм, чтобы жить в ладу с миром и собой.

– Почему мы здесь? – зябко поеживаясь, спросила Лоретта.

– Сейчас увидите. – Хоксторн внимательно осмотрел здание церкви, словно оценивая его размеры и свои возможности. – Не снимайте капюшон и никуда не уходите.

Он начал спускаться по ступеням, но Лоретта схватила его за руку и воскликнула:

– Не оставляйте меня здесь одну!

Солан накрыл ее ладонь своей и, глядя в глаза, пообещал:

– Доверьтесь мне, я скоро вернусь.

Но Лоретта еще крепче вцепилась в него и с дрожью в голосе спросила:

– Куда вы?

Она во всем любила ясность, а если не понимала, что происходит, страшно нервничала.

– Если на этой стороне окон нет, значит, есть на другой. Я разобью окно, заберусь внутрь, отопру засов и впущу вас.

– Солан! – сдавленным шепотом выдохнула Лоретта, теперь испугавшись не на шутку, но не за себя, а за него, за его бессмертную душу. – Вы этого не сделаете!

– Интересно почему? – удивился Хоксторн. – С каких это пор, черт возьми, церкви стали запирать?

Только взглянув на Лоретту и увидев ужас в ее глазах, он осознал свою оплошность.

– Прошу прощение за неподобающие выражения, но храм Божий должен быть открыт в любое время дня и ночи, потому что потребность в убежище или помощи может возникнуть когда угодно.

Лоретта не знала, что и думать. Судя по его поведению, потребность войти в храм у него была, причем самая острая.