Тесса Дэр - Хотите быть герцогиней? [litres]

Она даже не стала тратить время на то, чтобы отыскать туфельки. В чулках, как была, бросилась вверх по лестнице, обеими руками подхватив юбки, чтобы не мешали.

Добежав до своей половины, Эмма выпроводила горничную и направилась прямо в спальню, на бегу одной рукой расстегивая пуговицы платья, другой – гася свечи пальцами, которые пришлось облизывать. Теперь спальню освещал только тусклый огонек камина. Она не видела оснований устраивать полную темноту, но не хотела тратить время на споры.

Только не сегодня!

Она едва успела расстегнуть корсаж, когда герцог распахнул дверь. Ни стука, ни приветствия – он был верен своему слову.

Подошел, схватил Эмму за талию, приподнял и опрокинул на постель. Воздух покинул ее легкие. Когда ее руки снова обрели способность двигаться, она нащупала очередную пуговицу и продолжила раздеваться.

– Не трудитесь, – сердито приказал Эш.

Что ж, хорошо.

Эмма никак не предполагала, что найдет подобное грубое обращение возбуждающим, но оказалось именно так. О, это очень ее возбуждало! Герцог умел быть нежным и терпеливым. Он доказал это в случае с кошкой. Поэтому Эмма чувствовала себя в безопасности, хотя сейчас он ей приказывал и подавлял ее. Кроме того, Эмма уже по опыту знала, что он остановится, стоит хотя бы намекнуть, что ей неудобно, а она не хотела, чтобы он останавливался.

Эш встал перед кроватью, возвышаясь над ней темным силуэтом. Сначала возня с застежками, потом шорох сбрасываемых брюк. К тому времени, как он лег рядом с ней, Эмма уже задыхалась от нетерпения.

Раздвинув ее бедра, он схватился за ее корсаж и рванул вниз. Эмма услышала, как треснул шов. Ничего страшного: завтра она корсаж починит, – но прежде, чем она успела прикинуть, есть ли у нее нитки нужного цвета, герцог обнажил и обхватил ладонями ее груди, поглаживая и дразня. Эмма задрожала от нахлынувшего желания. Соски отвердели, и он коснулся их большими пальцами. Под его искусными ласками она была готова воспарить в небеса.

– Это вам нравится, – то ли спросил, то ли утвердительно сказал супруг.

Эмма кивнула, но спохватилась, что он, быть может, не увидит ее кивка в темноте.

– Да! – выпалила она.

– А вот так?

Он ущипнул сосок, и она лишилась способности мыслить. Пришлось собираться с ответом.

– Да.

– Просто хочу убедиться, прежде чем сделаю так.

– Как?

Он сжал в ладони и приподнял одну грудь. Она почувствовала прикосновение прохладной влаги. Он лизнул ее сосок. Новое, острое ощущение привело ее в восторг.

– Я думала, вы взяли за правило, – прошептала Эмма, задыхаясь. – Никаких поцелуев!

– Это не поцелуй. Можно просто лизнуть. – Следующее скользящее прикосновение, на этот раз теплое, сводящими с ума кругами. – Сосать. – Он взял сосок в рот.

Эмма вскрикнула, инстинктивно протянула руки, чтобы схватить его за плечи. Слишком поздно она вспомнила, что он не хотел, чтобы она до него дотрагивалась.

Эш сел, схватил ее руки и прижал к постели.

– Мы об этом уже говорили.

– Простите, я забыла. Мысли путаются, когда вы дотрагиваетесь до меня вот так. Или вот здесь.

Его жесткая манера хватать за руки только разожгла ее пыл. Под его ладонями жарко бился пульс на ее запястьях. Удары собственного сердца казались Эмме оглушающими.

– Так не забывайте же впредь, – велел ее муж тихим волнующим голосом. – Иначе я привяжу вас к кровати.

Эмма представила себе эту картину – и новая волна возбуждения пронзила потайные мышцы ее тела.

– Предполагается, что это угроза? Потому что мне… эта мысль не кажется такой уж отталкивающей.

– Разве?

Эмма облизнула нижнюю губу.

– Ну ясно же, вы умеете делать это очень хорошо. Да еще темнота… очень возбуждает. Я словно в одном из тех волнующих снов, что бывают в жаркие летние ночи.

– Вот о чем, значит, вы мечтаете: отдаться в темноте незнакомцу.

Эмма ответила наугад:

– Может быть, кто знает…

Последовал момент невыносимого для нее молчания.

– Вы неподражаемы.

Было ли это в его устах похвалой или порицанием, она не разобрала, а спросить не было времени. Эш отпустил ее запястья и занялся ногами, поднимая до талии юбки. Когда его пальцы стали ласкать ее между ног, она услышала его довольный возглас:

– Уже влажная.

Он надавил сильнее, и Эмме пришлось постараться, чтобы лежать смирно. Как же это было нелегко! Но если он сейчас остановится, она умрет от крушения надежд. Он пронзил ее пальцами. Господи! Может быть, она умрет не от огорчения, а от блаженства?

Вместо того чтобы навалиться на нее своим весом, он приподнялся на локте и склонил голову. Она снова почувствовала прикосновение языка, но не на груди.

Там.

И Эмма не сумела сдержаться. Ее тело содрогалось от удовольствия, изгибаясь и извиваясь под его губами. Неторопливые, уверенные прикосновения его языка снова и снова посылали ее в страну неведомого доселе удовольствия. Все это время он не сбавлял темпа умелых движений пальцев, прикасаясь к потайным местам ее тела, отчего ей пришлось судорожно вцепиться руками в простыни.

Эмма не знала, сколько еще сможет выдержать. Но, вздумай она молить о пощаде, как ей его назвать в этом горячечном бреду? «Герцог»? «Эшбери»? Нет. Это неправильно. Интимные моменты требовали особых слов, но она опасалась его гнева, назови она его дорогим, милым или драгоценным ангелом.

Нет, она не будет умолять о пощаде. Эмма сдалась под натиском наслаждения, позволив ему увлечь себя к тому пределу, за которым начинается безумие, и прошептала:

– Не останавливайтесь.

«Не останавливайтесь».

Она что, боится, что он остановится?

Но Эш не остановился бы ни за какие сокровища. Даже если бы на него напала кровожадная кошка. Даже если бы весь королевский зверинец ввалился в спальню через каминную трубу, он не поднял бы головы, поглощенный важной задачей.

Эмма была на грани. Он это чувствовал. Ловил вкус языком. Его жена жаждала достичь вершины. Но еще сильнее он жаждал привести ее на эту вершину.

Ему всегда доставляло особое удовольствие доводить женщин до пика наслаждения. С большинством женщин, которых он знавал, даже при отсутствии глубокого чувства, для достижения цели нужно было нечто большее, нежели виртуозное владение языком и пальцами: симпатия, доверие, близость… Нужно было чувствовать, как женщина восходит на вершину блаженства под его руками, губами, телом. Тогда он ощущал себя владыкой целого мира, но еще лучше, когда ему давалось ощущение сопричастности. Тогда он чувствовал себя Человеком.

А теперь он стал чудовищем. Послушайте, эта газетенка, «Праттлер», так и заявила.

Эш полагал – даже боялся, если уж начистоту, – что такой доверительной женской близости ему отныне не добиться. Разве это возможно? Какая женщина захочет видеть над собой лицо в отвратительных шрамах?