Татьяна Яшина - Фаворит Марии Медичи

– Она иезуита испугалась, – замечает барон Бретвиль. – Не любят они цыган.

– Вы думаете, это иезуит? – Савонньер вертит головой, но монах как сквозь землю провалился.

– Конечно, иезуит! От них ото всех за лье несет этим самым… – не договорив, пожимает плечами Бретвиль.

– Кто бы это ни был, будь он проклят – так и не узнал, что со мной-то будет, – Анри дергает ус в полупритворном раздражении. Кадеты хохочут: бесславие или бездетность Анри Ногаре явно не грозят.

Когда компания, наконец, решает разойтись, до полуночи уже недалеко, и Арман решает дожидаться условленного часа за опустевшим столом.

Но его одиночество длится недолго: бесшумно отодвинув тяжелый стул, напротив усаживается Анри.

– Арман, а вы думали, как вообще попадете в спальню своей докторши? – мягко говорит он, и Арман вдруг понимает, что этот вопрос как-то не привлек доселе его внимания.

– На улицах небезопасно, а вы один и пеши. Я понимаю, что цокать копытами под окном у дамы – значит ославить ее на весь околоток, но в таком случае кавалера сопровождает как минимум один вооруженный слуга. Я снял тут комнату на ночь, со мной слуги и паж. С таким эскортом вам безопасней, а мне – спокойней.

Арман вовсе не чувствует предвкушения блаженства, приличествующего моменту. У него крутит живот, холодеет под ложечкой и в голове не хочет рассеиваться какая-то муть: не то капли крови, не то кораллы на шее цыганки, пылающее сердце и почему-то – скачущие кони.

Кони остались в «Золотом фазане», и Арман, Анри, двое слуг и паж идут пешком, стараясь не влезть в отбросы, наваленные по краям сточных канав, в чем им помогает полная луна, изо всех сил сияющая в стылом безоблачном небе.

Арман совсем не чувствует холода, а вот слуги закутаны в плащи подобно старой цыганке, маленький паж то и дело натягивает берет то на одно, то на другое покрасневшее ухо и прячет нос в беличий воротник.

Анри холод тоже нипочем – он даже расстегнул колет и сверкает белой рубахой, словно освещая путь всей компании.

Вот и улица Сен-Северин. Вот дом мэтра Бурже. Сворачивая в переулок, Арман видит наполовину открытое окно. Дрожь пронизывает его от пера на шляпе до каблуков замшевых ботфорт. Луна светит прямо в окно, и Арман видит узкую лесенку трубочиста, прислоненную к стене дома. Дело за малым – перемахнуть через стену. Благодаря своему росту, Арман, пожалуй, справился бы с этим и без помощи, но слуга уже упирается руками в стену, подставляя спину для опоры. Арман легко забрасывает себя наверх. Мгновение помедлив, он вспоминает налет на сад сапожника Рабле и приходит в прекрасное настроение.

Кивнув Анри, он мягко спрыгивает во двор, радуясь, что нет снега, который мог бы его выдать, хватает лестницу, стараясь не грохнуть ею о торчащий из-под крыши водосток, и устанавливает у окна Инес. Кажется, там мелькнул огонек – слабый, словно свечу заслонили плотной тканью – ухватившись за раму, Арман вваливается внутрь, ссадив колено и чудом не опрокинув лестницу.

Смущенный столь неизящным появлением, Арман закрывает окно, с усилием сдерживая дрожь в руках. Инес сидит на кровати, закутанная в покрывало, и смотрит на него столь же испуганно, сколь и он – на нее. Слабый свет углей в камине позволяет разглядеть лишь тяжелые складки полога над высокой кроватью, ковер и часть стены, обтянутой золотистой саржей.

Хромая, Арман сделал пару шагов по направлению к кровати.

– Сударыня, я счастлив вновь видеть вас… – он начал приличествующую, по его мнению, речь, но тут же оказался перебит восклицанием:

– Арман! – женщина на кровати резко отбросила одеяло и протянула руки. – Я так вас ждала! Я так боюсь…

Арман испытывает то же чувство, но не отваживается об этом сказать: мизансцена требует от него совсем других действий, и он старается изо всех сил. Сняв шпагу и вынув из-за пояса кинжал, он кладет оружие рядом с кроватью, прежде чем упасть на постель. Он дарит Инес продолжительный поцелуй, в течение которого едва не задыхается. Губы у нее мягкие, покорные, а сердце так и колотится под его рукой – как у птички.

Долгие поцелуи привели маркиза в совершенно определенное состояние, мысль о том, что надо раздеться, перестала пугать, и он торопливо разоблачился, лишившись пары пуговиц и завязки правого чулка. Оставшись в одной рубашке, он присоединился к Инес, тут же рывком натянувшей на них покрывало.

Несколько минут прошли в затяжных поцелуях, после чего Арман решил приступить к основной цели свидания – собственно соитию. Оторвавшись от губ Инес, он задрал ее сорочку и несколько раз поцеловал небольшие нежные грудки с острыми сосцами – отметив отсутствие у себя сильного интереса, хотя женские перси, как считается, должны ввергать любовника в исступление.

Возлюбленная не протестует, лишь зажмуривается, когда он раздвигает ее согнутые в коленях ноги и пробует проникнуть в лоно. Вскрикнув, она пытается отодвинуться и хватает его за готовое к бою орудие. Это вызывает у нее столь заметное потрясение, что Арман чувствует себя небывало польщенным, даже несмотря на остановку.

– Вы так прекрасны, – маркиз целует ей руку – не ту, что упирается ему в пах. – Я поражен вашей красотой до глубины души. Я так жаждал нашей встречи – не мог ни есть, ни спать. Думал о вас все время, как впервые увидел – и не искал иного жребия, кроме как любить вас и быть любимым.

– Любить вас нетрудно, – горячо шепчет она. – Гораздо труднее было бы не любить!

Ему больше не препятствуют, и вскоре, попав туда, куда надо, он начинает двигаться. Ее лоно почти не увлажено, она молчит, но лицо с зажмуренными глазами и стиснутыми зубами свидетельствует о чем угодно, только не об удовольствии.

Он останавливается. Укладывается рядом.

Она удивленно распахивает глаза, и Арман мысленно дает себе по шее – длинные ее ресницы слиплись в иголочки, по щеке ползет слеза.

– О, мне нет прощения! – он виновато припадает к ее руке. – Я сделал вам больно!

– О Арман, простите, простите меня! – она покрывает его лицо пылкими поцелуями, а он размышляет: как странно, что подлинное чувство отнюдь не гарантирует женщине плотского наслаждения, в то время как равнодушные куртизанки достигают этого с легкостью. Да и сам он хорош – накинулся, как одержимый.

Но играть на лютне, вести галантные разговоры при встречах, танцевать вольту и паванну, сближаясь постепенно – это все не для скромной докторши. Вот Арман, как истинный военный, и начал со штурма, чтобы не терять драгоценный случай.

Уложив ее головку себе на плечо, он начинает неспешный разговор:

– Я так мало о вас знаю… Не из Пуату ли вы родом? От вас пахнет цветами, что усеивают наши поля по весне – такие синие колокольчики, которые кивают головками, когда в них устраивается пчела или шмель…