Татьяна Яшина - Фаворит Марии Медичи

– Вы не знаете? Мария Медичи сбежала из Блуа и собирает войска в Ангулеме – хочет идти на Париж, на короля!

После врачебных манипуляций мэтр Шико выглядел куда более удрученным, чем его пациент.

– Что же вы с собой сделали… Так вы себя до смерти доведете. Людям вашего темперамента воздержание дается наиболее тяжело. Каждый клирик сталкивается с этим и как-то решает проблему, – доктор был уверен, что головные боли епископа, запоры и начавшийся как следствие геморрой имеют нервную природу.

– Вы называете проблемой обет целомудрия – один из трех главных обетов! Я рискую спасением своей души, даже просто помышляя его нарушить, – Арман уже пришел в себя и осторожно, впервые в жизни, делился с собеседником стыдными проблемами.

– Вы, конечно, преуспеете в спасении своей души, причем в самом скором времени – следующий запор может стать последним: разрыв прямой кишки – это, увы, смертельно. Но мне кажется или вы действительно хотите спасти не только себя, а еще многих? Всех людей?

Арман покраснел – было мучительно говорить о своей давней, еще детской мечте в таких обстоятельствах – сидя на столе медика и кутаясь в простынь.

– Что вы можете мне посоветовать? – ему даже удалось справиться с голосом, не сорвавшись ни на визг, ни на плач.

– Я бы посоветовал вам найти любовницу.

– Ну что ж, звучит… разумно.

– Я вас прекрасно понимаю – ранение под Амьеном полностью лишило меня мужской силы, но я помню себя в молодости, – доктор развел руками. – Ваше состояние меня печалит. Следует это исправить.

– Благодарю вас, мэтр… – Арман потянулся за рубахой. – Вы первый, кому я могу довериться в этом деликатном вопросе…

– Ваше здоровье для меня важнее всего, сударь. Кстати, давно хотел спросить – какой святой исцеляет от геморроя?

– Святой Фиакр.

– Я буду молиться ему каждый день, ваше преосвященство.

По счастью, вопрос с обетом целомудрия потерял актуальность: Армана вызвали в Ангулем – укрощать королеву-мать.

– Именем короля, остановитесь!

Откуда на опушке взялся патруль?

Под тревожным взглядом Дебурне и спокойным – мэтра Шико, Арман полез в карман сутаны за пропуском – письмом Людовика с приказом епископу Люсонскому неотлагательно отправиться в Ангулем, в ставку королевы-матери.

Пропуск требовался не в первый раз. Во Вьене епископа спасло только то, что губернатор Алинкур узнал почерк короля – иначе не миновать бы ему заточения, если не еще чего похуже. Мсье Алинкур горел желанием выслужиться перед его величеством и не мог воспринять появление в его владениях опальной персоны иначе как подарок.

Никакие аргументы на него не действовали – правда, и Арману отказало обычное красноречие – он еще не оправился от горячки, трепавшей его в Авиньоне. Жар сбить не удалось, но откладывать отъезд он не стал бы и под страхом смерти.

Так что получив королевский приказ, Арман и его разросшаяся свита – Дебурне, мэтр Шико и севший на козлы Жюссак – уже на рассвете следующего дня покинули Авиньон.

«Одиннадцать месяцев! – думал Арман, когда пара гнедых ступила на Авиньонский мост. – Почти год в изгнании. Следующего раза не будет – чего бы мне это не стоило».

– Все идут в Авиньон и танцуют под мостом! – детский голос раздался совсем рядом. Арман вытянул шею в попытке узнать, что за ребенок на рассвете играет за городской стеной. Но как он ни крутил головой, никого не увидел: легендарный мост был пуст. Рона величаво катила свои воды навстречу путникам.

– Кардиналы так танцуют! – продолжала петь невидимая девочка. – В Авиньоне под мостом все танцуют, став кругом!

– Что с вами, мсье Арман? – складка у Дебурне на лбу, появившаяся одиннадцать месяцев назад, уже никогда не разгладится… А волосы сплошь покрыла седина.

– Ничего, Дебурне. Ничего, – Арман перехватил руку слуги, пресекая попытку пощупать лоб на предмет жара, и вдруг прижал к щеке. – Прости. Я тебя совсем замучил.

– Мсье Арман… – похоже, Дебурне перепугался по-настоящему. – Помилуйте…

– Ничего, Камилл, все позади. Все позади. Хуже уже не будет, – уверенности в голосе хозяина было столько, что Дебурне неожиданно успокоился. Надежда – плохой ужин, но хороший завтрак, а день только начинался.

Разве под силу было прервать этот разбег какому-то Алинкуру, будь он хоть трижды губернатор? Узнав руку короля, старый вояка перепугался до полусмерти и даже дал эскорт до Лиможа, так что следующая сотня лье стала самым спокойным отрезком их путешествия.

После Лиможа начались леса – дубы стояли в коричневой прошлогодней листве – а потом болота.

Кони мягко ступали по палым листьям и пробивающейся сквозь них свежей травке, плющили скорлупки прошлогодних желудей. Изредка дорогу перебегали шалые мартовские зайцы, бросаясь прямо под колеса, однажды они видели косулю. И не встретили ни одного человека.

И вдруг – патруль.

Командир дюжины расхристанных молодцов не внушал доверия: засаленные локоны, потертый рыжий колет, грязные сапоги – и нежно-лиловые замшевые перчатки с расплющенными кончиками. Вынырнув из полузабытья, Арман разглядел мельчайшие детали за те несколько мгновений, что потребовались, чтобы вложить в протянутую руку приказ губернатора Алинкура о беспрепятственном проезде. Письмо короля он решил не показывать.

Во время чтения густые брови командира сошлись на переносице, потом глаза его цепко обежали путников. Не сказав ни слова, он вернул бумагу и отсалютовал неуместно роскошной перчаткой.

Взгляды его солдат Арману не понравились.

– Не нравятся мне эти рожи, – донесся сверху голос Жюссака, когда карета углубилась в чащу, тяжело переваливаясь на колдобинах. – Как есть разбойничьи.

– Пропустили – и ладно, – примирительно заметил мэтр Шико. – Двадцать лье осталось – а там уж и Ангулем.

– Хвали день к вечеру, – проворчал Жюссак. – Держи порох сухим.

– А мост исправным, – добавил Арман, проверил, как ходит в ножнах шпага и на всякий случай взвел курок.

Гитано не намеревался вмешиваться в чужую драку – если за это ему не заплатили. Жизнь бродяги, игрока, дуэлянта – эти личины видели все, а еще шулера и сбира* – с этой его ипостасью знакомились лишь те, кому выпало родиться под очень несчастливой звездой, отучила его соваться не в свое дело.

Услышав крики на дороге, Гитано спешился, успокоил коня, мимолетно прикоснувшись к бархатным горячим ноздрям – Идальго бывал с ним и не в таких переделках и давно привык к звону стали, крикам и выстрелам. И осторожно подобрался поближе к источнику шума.