Джулия Берри - Нежная война [litres]

– Мадам Дэвис, – сладко протянула она. – Наш расчет.

Миссис Дэвис этого ожидала.

– Сперва подпишите эти документы.

– Что происходит? – прошептала Элен.

– Прощай, Элен, – сказала Хейзел. – Мы с Колетт уходим в отставку. Что бы миссис Дэвис тебе не сказала, ты должна знать: может, мы и нарушили пару правил, но не сделали ничего дурного.

– Ты уезжаешь? – Элен вскочила с кровати и обняла Хейзел. – Неужели ты не можешь, остаться?

Хейзел обняла ее в ответ. Элен растерянно покачала головой.

– Я не понимаю. Напиши мне, когда доберешься до дома, ладно?

Дом? Хейзел сглотнула. Что она собирается делать дальше?

У нее не было никакого плана.

– Напишу, – она послала соседке воздушный поцелуй, захлопнула свой саквояж, расписалась в документе о зарплате и покинула хижину досуга вместе с Колетт.

Во время войны жизнь становится однообразной. Если не происходит открытого столкновения, все дни сливаются в один. Пара вылазок, ежедневный артиллерийский обстрел. Есть потери, но их недостаточно, чтобы писать о них домой. Только если британская армия не сделает этого за тебя и не пошлет телеграмму. Очень короткую телеграмму.

«С прискорбием сообщаем, что ваш сын, рядовой Такой-то и Такой-то, убит во время тяжелой бомбардировки» или «умер от ран на перевязочном пункте». За телеграммой следовало письмо от командующего офицера, докладывающего, что смерть солдата была храброй, быстрой и безболезненной. Они никогда не писали «несколько часов провисел на колючей проволоке кишками наружу, умоляя о спасении, но никто не решился подойти близко, опасаясь вражеского огня».

Первая потеря на любой войне – это правда.

Если Джеймс и его товарищи из второго и третьего подразделения не работали – они спали. Они спали на земле, на складах с оружием, стоя, во время строевой подготовки. Можете мне не верить, но полчаса считались долгим отдыхом.

Когда солнце уходило за горизонт, начиналась изнурительная гонка по узким, тесным, петляющим тоннелям. Они несли ящики с едой, воду, пули, гранаты, мешки с песком, бинты и катушки с колючей проволокой, которые резали им руки.

Дни тянулись все дольше, ночи становились все короче. Казалось, никто не собирается вступать в открытое сражение. И все же, они таскали в траншеи тяжелые боеприпасы и тюки с винтовками, а потом несли обратно вышедшее из строя оружие на починку. Они к чему-то готовились. Немцы тоже постоянно принимали поставки оружия и поезда с новыми войсками. Они готовились к масштабному нападению на Пятую армию. Армию Джеймса. Немцы превосходили англичан по количеству людей: примерно три на одного.

Они знали это, жили с этим и старались об этом не думать.

Они ничего не могли сделать. Только ждать.

Среди солдат гуляли разные слухи, и в итоге они начали делать ставки на то, когда же начнется большое сражение. Предполагали самые разные даты: первое марта, мартовские иды, день святого Патрика.

Когда появилась новая дата, войска были совсем истощены. Солдаты третьего подразделения зло усмехнулись, узнав, что речь идет о двадцать первом марта. День равноденствия. Первый день весны. Этот выбор казался произвольным, и даже суеверным. Но захваченные в плен немцы клялись, что дата верная.

Джеймс написал письма родителям, Мэгги и Бобу. Ему так много хотелось им сказать, но как это сделать? В конце концов, он решил, что если ты можешь умереть в любой момент, то какая разница, что о тебе подумают люди.

Ночью двадцатого марта Джеймс написал Хейзел длинное письмо обо всех вещах, которые он никогда не решался сказать. Надежды на будущее. Надежды, в которых была она. Если он не выживет в бою, будет ли она страдать меньше, если узнает, что он был готов посвятить ей всю свою жизнь?

Если ему было суждено умереть за короля и страну, если это была его цена, то судьба могла бы позволить девушке, которую он любит и любил бы всю жизнь, знать, что он чувствовал.

Ночью двадцатого марта, 1918 года, Джеймс Олдридж отправил письмо, нашел блиндаж [27] Блиндаж – укрытие от снарядов. , где можно было бы лечь, и заснул.

Утром 20 марта 1918 года Хейзел и Колетт вернулись в Париж. Колетт сразу забралась в кровать и не выходила из своей комнаты. Это была тихая поездка, но все же один раз Колетт заговорила.

– Когда немцы убили мою семью, – сказала она, – мне не дали увидеть их тела.

С тяжелым сердцем Хейзел ждала продолжения.

– Я умоляла, но мне сказали: Non, mon enfant , тебе не стоит на них смотреть, это может тебя убить.

Хейзел закрыла глаза и представила, что ее родители убиты. Джеймс лежит на земле.

– Хейзел, – сказала Колетт. – Думаешь, Обри мертв?

– Я думаю, – медленно ответила Хейзел, – что слишком рано делать такие выводы.

Покрасневшие глаза Колетт искали правды. Она не собиралась принимать ложную надежду или ложь, прикрытую ободрением.

– Я думаю, – продолжила Хейзел, – что мы должны надеяться на лучшее.

Колетт отвернулась и молча продолжила смотреть на пейзаж за окном.

Джеймс проснулся от резкого толчка. Было темно, а воздух ощущался плотным и тяжелым.

В его ушах гремел незнакомый звук.

Артиллерийский обстрел, но не такой, как обычно. Немецкие снаряды летели так быстро, что между взрывами почти не было перерыва. Один сплошной рев уничтожения. Звук бомбардировки напоминал вой дикого зверя.

Он схватил свой шлем. Вкус воздуха отдавал дымом, грязью и слабым луковым запахом горчичного газа. Вокруг бегали офицеры, выкрикивая приказы. Солдаты вылезали из укрытий и хватали свои винтовки.

Земля вздымалась и тряслась, как корабль в шторм. Взрыв, крики. Взрыв, крики. Сверху сыпалась земля. Они вернулись в линию поддержки, но ни одна из траншейных линий не была защищена от такой масштабной атаки.

Вокруг него собралось третье подразделение. Он узнал их даже в темноте: по голосу, запаху и росту.

– Ты задолжал мне два шиллинга, Натли, – крикнул Чад Браунинг. – Я говорил, что все начнется сегодня, и что, ты мне поверил? Нет! Так что выкладывай денежки.

– Заткнись, – Билли приходилось кричать, чтобы его было слышно.

– Еще чего! – запротестовал Браунинг. – Плати! Я не знаю, переживем ли мы эту ночь. Прикажешь мне обыскивать карманы мертвеца?

Снизу послышался голос Билли Натли:

– Где Мак-Кендрик?

– Осторожно! – крикнул Мэйсон.

Они отскочили в сторону, и в десяти футах от них взорвался снаряд.

Они разошлись на большее расстояние, чтобы один выстрел не мог задеть сразу всех, и поползли. Над их головами гремели снаряды. Наконец, британская артиллерия тоже ожила и начала обдавать противника ответным огнем.