Джулия Берри - Нежная война [litres]

В один молниеносный момент он взвел курок и выстрелил немцу в грудь.

Покачнувшись, штурмовик исчез в тумане. От неожиданности Мэйсон подскочил и встал во весь рост.

Свист снаряда. Серебряная вспышка.

Взрывная волна отбросила Джеймса, засыпав его грязью.

Когда дым рассеялся и Джеймс протер глаза, Фрэнка Мэйсона больше не было. От него остался только шлем, пара рваных сапог и обуглившийся молитвенник.

Тяжелая ночная тишина повисла в номере отеля.

Камин потух, и в комнате почти непроглядная тьма. Только кожа богов переливается неуловимым блеском.

– Аделаида Саттон Мэйсон, – говорит Афродита. – Я помню ее. У нее было тяжелое детство. Жестокий пьяница-отец. Она могла бы оказаться в объятиях дурного мужчины, но появился Фрэнк, – она смахивает слезинку. – Вместе они провели три очень счастливых года. У них было двое детей.

– Двое? – Арес поднимает глаза. – На фотографии Мэйсона был только…

– Она написала ему письмо, – объясняет Афродита. – Она забеременела. Помнишь? Его травму? Он ненадолго вернулся домой.

Все боги-мужчины в этой комнате – отцы. Может, они не лучшие из отцов, но все же у них есть чувства.

Перед их глазами появляется картина. Звонок в дверь. Тощий мальчишка стоит на ступеньках дома, а его велосипед прислонен к коновязи на обочине. В руках он крутит бумажный конверт. Молодая жена со смешливыми глазами выглядывает из-за приоткрывшейся двери.

Рядовой Фрэнк Мэйсон оказался в моем царстве довольно неожиданно.

– Что случилось? – спросил он. – Где Джеймс?

Его все еще окружал туман, но в воздухе больше не несло дымом и порохом. Наоборот, пахло зеленью и влагой. Он поднялся на ноги и сделал шаг вперед.

– Джеймс? – позвал он. – Ты там?

Не было слышно взрывов и выстрелов. Только тихая природа, но тихая лишь на первый взгляд. Пение птиц, жужжание насекомых, шелест деревьев на ветру.

Туман растворился. Фрэнк увидел перед собой поле с темной травой и хрупкими белыми цветами. Он чувствовал соленый запах моря. После многих месяцев в траншеях, оно манило его.

И он побежал.

Фрэнк достиг берега и обнаружил, что его ноги босы, а сам он одет в легкую майку и шорты. Именно в такой одежде он привык выходить в море на рыбачьих судах. Под ногами он ощущал влажный песок, а в лицо летели соленые капли.

– Я дома, – сказал он.

На пляже было пусто. Стоял ранний вечер: то время, когда полдень медленно движется к сумеркам. Вдоль воды шла женщина, ведя за руку ребенка.

– О нет, – сказал Фрэнк. – Нет, нет, нет!

Возникла новая картина. Старый моряк, которого он знал много лет назад, когда впервые присоединился к команде.

Мое присутствие его не удивляло. Каждая душа знает, что, в конце концов, мы с ней встретимся.

– Я мертв, не так ли? – Он повернулся ко мне. – Эти ублюдки все-таки до меня добрались!

Я кивнул.

– В каком-то смысле, да.

Он упал на песок и зарыдал.

– Моя бедная жена совсем одна, – всхлипнул он. – Мой маленький сын никогда не увидит отца. А малыш! – Он умоляюще посмотрел на меня. – Кто о них позаботится?

– Они научатся заботиться сами о себе.

Это его не утешило.

– Им будет тяжело, – сказал он. – Не притворяйся, что это не так.

– Им будет тяжело, – согласился я. – Тебе нужно послать им успокоение и помощь. Все, что бы ты сделал для них, если бы мог.

Он посмотрел на меня.

– Разве это возможно?

– Да, – ответил я. – Если ты очень сильно этого захочешь.

Фрэнк Мэйсон смотрел на свою семью. Его сын сел на берегу и начал строить замок из песка.

– Утешься, – сказал я ему. – Помни: сон делает их ближе к тебе.

Его глаза наполнились надеждой.

– Как и детство, – добавил я. – Дети все видят.

Малыш повернулся к Фрэнку и одарил его слюнявой улыбкой. Он почувствовал присутствие отца.

– И остерегайся кошек, – сказал я ему на прощание.

Сомневаюсь, что он меня услышал.

Они нашли Джеймса, когда уже стемнело.

Он оказался в резервных траншеях, в сотнях ярдов от того места, где он выбрался на поверхность. Юноша не знал, как там оказался.

После медицинского осмотра выяснилось, что он не ел и не пил целый день. Он лежал в блиндаже, свернувшись клубком, и отказывался выходить.

Но ему пришлось. Немцы захватили часть траншей и продолжали наступать на Пятую армию. Британские войска отступали. Если бы он остался в траншеях – попал бы в плен.

Он направлял винтовку на каждого, кто пытался вытащить его из блиндажа. Джеймсу повезло, что за такое поведение офицер не застрелил его на месте. Они не могли замедлять отступление, точно так же, как и не могли позволить своим солдатам стать пленными и, возможно, выдать их секреты.

Но рядовой Джеймс Олдридж не знал никаких секретов.

– Где Мэйсон? – вот и все, что он говорил. – Кто-нибудь видел Мэйсона?

Офицер, которому поручили вытащить Джеймса из укрытия, оказался намного гуманнее, чем многие его сослуживцы. Он уговорил юношу отдать свои именные жетоны, чтобы можно было найти кого-нибудь из его знакомых. Тот повиновался. На жетонах было выгравировано имя рядового Д. Олдриджа, Пятая армия, седьмой корпус, тридцать девятая дивизия, рота «Д». Очень скоро они и в самом деле нашли солдата, который его знал: рядового Билла Натли. Билли попытался уговорить Джеймса выйти. Когда уговоры не сработали, Билли полез за ним сам. Джеймс без возражений отдал винтовку товарищу, и Билли вытащил его из блиндажа.

Прижавшись к груди Билли, Джеймс затрясся. Ночная бомбардировка была похожа на оранжевый салют.

– Все в порядке, Джим, – сказал Билли своему товарищу. – Все в порядке.

– Ты видел Мэйсона?

– Нет, – ответил Билли.

Он почти что добавил: «Я уверен, что с ним все хорошо», – но я запретил ему. Ложь – плохое утешение. Особенно, когда в сознании уже отпечаталась правда.

Билли привел его в палатку Красного Креста. Джеймс лежал там, дрожа и подергиваясь под одеялом. Когда к его кушетке подошла медсестра, он резко сел, взял ее за руки и спросил:

– Вы не видели Фрэнка Мэйсона?

– Успокоительное! – позвала медсестра.

Санитар опустил стальной шприц в бутылочку и набрал какой-то жидкости. Джеймс почувствовал острый укол в руку и провалился в темноту.

Когда в хижину досуга Юношеской христианской организации пришло письмо из Экс-ле-Бена, адресованное Колетт Фурнье, миссис Дэвис постаралась взять себя в руки. Конечно, письмо могло быть от любого американского служащего, но, скорее всего, его написал один из черных солдат, которые уехали туда выступать.