Витольд Недозор - Дочь Великой Степи [litres]

Полушепотом и с оглядкой болтали и вовсе невесть что. Будто бы эти мужебабы на своих тайных радениях развлекаются со злыми духами, а во время черного колдовства приносят в жертву похищенных детей.

И вот теперь ей предлагают предаться запретному шаманскому курению.

Но любопытство победило. Зиндра вдохнула раз, другой… третий… И вдруг улетела куда-то в нежный лиловатый туман.

– Что за яблочки чудесные! Ой, крепенькая какая!

Она вдруг обнаружила, что Тарса расстегивает на ней кафтанчик и мнет ей груди.

Зиндра начала отбиваться, но движения ее были непривычно вялы, дурман крепко взял в плен, а Тарса, видать, имевшая привычку к зелью, была деловита и настойчива… Вот уже кафтан полетел к выходу, а потом и рубаха была стянута… Зиндра ощутила на своем соске язычок подруги…

Спасение пришло совсем неожиданно: в палатку всунулась голова Зары…

Потом Зиндра, как только ни старалась, не могла затуманившимся сознанием ничего понять. Тем более ей было ничего не разобрать в мелькании рук и визгливых голосах сцепившихся девушек. Те таскали друг друга за волосы и верещали. Катаясь по рухнувшей палатке, обвиняли друг друга в измене и сожительстве с псами, конями и чуть ли не самим Качеем….

Она просто сидела на земле, кое-как прикрывшись рубахой, и смотрела на дерущихся, пока Хунара не растащила их и не отвесила им по спине ножнами меча, для порядка добавив подзатыльник и ей самой.

Больше Тарса к ней не приставала. Они даже почти подружились. Чего уж там, пусть Тарса с Зарой и не такие, как обычные девушки, но в остальном они не хуже прочих сестер в дружине Аксианы. И, случись что, в схватке не подведут.

По Великой Степи проложило вековые тропы множество караванов: из Ольвии, Таврии, Таны, Албании, Иберии и Армении… Реже появлялись купцы парфянские, кушанские, хорезмийские, согдийские, бактрийские, но они тоже были тут знакомыми гостями. Ходили караваны через Железные ворота и через горные перевалы страны мосхов и колхов. Везли… да чего только ни везли: от оружия, доспехов и бронзовой чеканной посуды до мехов и целебных трав, пушнины и льна, меда и воска.

Караванщики оказывались в Степи вовсе не для того, чтобы торговать с теми, кого купцы скопом именовали «сарматами, скифами и прочими». Их основной целью были ушлые эллины. Впрочем, иногда караваны вели торг между собой. Обычно хозяева степи их не трогали и не чинили препятствий, если те не забывали одарить ксаев.

Эорпаты Аксианы хорошо знали степь, знали возможные пути по ней и те места, где можно так зажать торговцев, что те предпочтут откупиться малой долей, нежели драться с «наглыми девками». Бывало, конечно, что, завидев амазонок, караванная стража споро выезжала им навстречу, держа по-боевому луки и копья. Тогда Аксиана, тихо бранясь с досады, уводила воительниц.

Но куда чаще удавалось договориться. Караванщики выдавали налетчицам то, что обе стороны называли «платой за охрану»: пригоршню драхм или добрый кусок сукна, тушу копченого мяса, а бывало, что тонкую расписную посуду эллинской работы. Потом караван следовал дальше. Бывало и так, что купцы действительно нанимали амазонок как дополнительную охрану, – если в степи было неспокойно или заводились настоящие грабители…

Случалось, сестры по многу дней задерживались на возникающих близ пересечения путей торжищах, когда разные караваны объединяются, чтобы продолжать путь вместе, или купцы продают местным торговцам свой товар, забирая в обмен пушнину, воск и кожи.

Варке эти людские сборища отчего-то очень нравились. Конечно, они уступали самым большим в степи, таким как Хорсов остров с его святилищем Солнца и большим городищем при нем, но все равно девушке нравились их разноязыкая речь (у иных людей арьянского корня, живущих вдали, язык звучит так, что греческий койне понятнее кажется), их шум, их ароматы и товары из разных уголков мира… Ну и, само собой, доспехи охранявших караваны важных стражников и их разнообразное оружие – от иберийских спат до греческих махайр и индийских клинков, что рассекают железо, но вязнут в старом свилеватом дереве. А вот у одного рядом с таким мечом висит на поясе старый бронзовый акинак, сохранившийся с невесть каких времен и, наверно, выкопанный из кургана, чтобы переманить завоеванную им древнюю удачу…

Носатые греки и поросшие диким волосом иверы. Гости и из совсем чужих племен с косицами на бритых черепах. И с вытянутыми головами: есть же охотники так уродоваться, с младенчества привязывая ко лбу и затылку две доски, как зажимы в кузне… Горбоносые, скуластые, черноусые, в незнакомых одеждах, покрытых узорами, до странности похожими на сколотские и сарматские, хотя язык караванщиков все равно звучал дико для слуха.

На торжищах не хватались за плети и ножи; даже если два каких-то племени люто ненавидели друг друга, они все равно соблюдали старые законы. Северяне продавали красавцев коней, драгоценные меха, большие круги желтого воска, деревянные колоды с пахучим медом. С востока, с полуденных краев, везли невероятно яркие ткани, благовония и пряности… Лошади под вьюками и в повозках, быки, ослы – а страннее всех огромные горбатые твари: аруаны и хаптагаи, плюющиеся зловонной жижей…

Она часами бродила среди торговых рядов, подолгу стояла у разложенного товара оружейников. Слушала рассказы о нравах и обычаях жителей самых отдаленных областей, удивительные истории о странах, лежащих за пределами всех возможных границ, в невероятной и загадочной дали. И уже не так важно, сколько в них было правды, а сколько выдумки…

Если на торге появлялся ювелир, Варка снова становилась Зиндрой и по-девичьи разглядывала украшения: золотых оленей, серьги с самоцветами, львиноголовых грифонов, больших мечезубых кошек и драконов. Больше всего любопытства вызывало «северное золото» – янтарь с берегов далекого моря и из лесов голунских племен… Его везли дальше, лишь малая толика оставалась здесь, чтоб украсить жен самых знатных или лечь в курганы вождей…

Сами степняки не очень-то охотно торговали – разве что те, кто осел в городах и сроднился с йованской жизнью. Разумеется, даже в степи есть богачи, готовые потратиться на редкую красивую ткань, покрытые тонкой чеканкой медные кувшины, а уж тем более мечи и броню. Да вот беда: мало кто мог за все это расплатиться. Привычная, живая монета степи – скот, крупный и мелкий. Но он купцам особо не нужен. Они предпочитали по меньшей мере что-то вроде мехов, а еще лучше – серебро, золото или самоцветы.

Был, впрочем, еще один товар, от которого купцы не отказывались, а степь производила его довольно… Человеческий товар.

Вот важный ксай обменял двух плачущих длиннокосых девушек, каждой едва ли полных пятнадцать весен, на восемь вьюков с пантикапейской пшеницей и шелковый отрез. А громила со шрамом, неприятно напомнивший Сайтаферна, продал трех изможденных пленников, выторговав за них меч и кинжал.