Маргерит Кэй - Грезы принцессы пустыни [litres]

И вдруг все прекратилось. Кристофер сел.

– Могу признаться со всей откровенностью, что никогда еще не заканчивал катание на санках таким образом. – Он встал, подал ей руку, отряхнул от песка ее волосы и одежду. – Но, по-моему, на одну ночь нам хватит впечатлений… тебе так не кажется?

После их ласк Тахира была как в тумане. Она смотрела на него, ничего не понимая. Хватит? Она хотела продолжения!

Но Кристофер встревоженно смотрел на небо.

– Сейчас гораздо позже, чем я думал… тебе давно пора ехать домой. Можно мне проводить тебя, хотя бы до шахты?

Очнувшись от своего сладкого забытья, Тахира посмотрела вверх.

– Да, поздно. То есть рано… Нет, я и сама без труда найду дорогу, спасибо. И еще раз спасибо за сегодняшнюю ночь. – Она привстала на цыпочки и поцеловала его в щеку: – Не думаю, что полет на ковре-самолете и вполовину так же чудесен.

– Зато на нем, наверное, безопаснее, – сухо отозвался он. – Тахира…

– Не нужно утешать меня всякий раз после того, как мы целуемся. Я тебе верю, и ты снова доказал, что я могу тебе доверять, – сказала она, краснея. – Что бы ни натворил тот человек, который, по твоим словам, позволил себе недопустимые вольности. Я решила…

– Урок, который он мне преподал, значит для меня очень много. Тахира, я знаю лучше многих, какими болезненными могут стать последствия… вольностей, как ты выразилась, какими роковыми. Поверь, я ни за что не воспользуюсь своим положением… и не только из чувства чести, – пылко произнес Кристофер, – но и из-за себя самого. Я никогда не стану таким, как… тот человек.

Кристофер смотрел ей вслед, пока верблюд Тахиры не скрылся из вида. Затем он направился в свое жилище. Ему не нравилось, что приходится отпускать ее одну ночью в пустыню, несмотря на то, что она уже давно путешествовала так и оставалась невредима… Кстати, сколько времени она одна проводит в пустыне по ночам? Она не сказала, хотя намекала на то, что такие вылазки совершает уже несколько лет. Кроме того, она не рассказала, как именно покидает пределы своего дома. Через окно? Через погреб? Спит ли она в отдельной комнате? Должно быть, ведь она не раз уверяла, что сестрам ничего не известно о ее эскападах. Интересно, так ли покидает дом ее барханный кот? А верблюд? Он тоже принадлежит ее семье?

Осторожно затоптав тлеющие угли, он вернулся под крышу, подсунул ветку под засов для прочности и достал из ящика скудную постель. Нетрудно осторожно проследить за ней, когда она поедет домой. А узнав, где она живет, при его навыках секретного агента, приобретенных за последние полгода, он без труда узнает, из какой она семьи. Но с какой целью – разве что для удовлетворения своего любопытства ценой порядочности? В его жизни хватает лжи и уверток без того, чтобы загрязнять их радостные и честные отношения. Надо попробовать примириться со старой поговоркой: неведение – благо.

Быстро раздевшись, он лег на тюфяк, укрылся простыней и закрыл глаза. Желание отсутствовало так долго – ничего удивительного, что оно вернулось с неожиданной силой. Поцелуи Тахиры, прикосновения Тахиры, тихие вздохи и чувственное тело Тахиры вскружат голову любому мужчине. Он изголодался по женскому обществу – по любому обществу с тех пор, как отправился в свои одинокие поиски. В том, что он находит ее такой соблазнительной, нет ничего странного. Кроме того, они встретились на бирюзовой шахте, в том месте, которое, как он надеялся, мечтал, верил, окажется переломом на его долгом пути – вполне естественно, что от этого ее привлекательность лишь выросла. Она стала знаком неминуемого нового начала. Она – его бегство от действительности.

Но она никогда не сможет стать его любовницей в полном смысле слова. Не играет ли он с огнем? Нет, определенно нет. В его грязном прошлом есть вещи, которые невозможно отрицать. Достаточно лишь взглянуть на свое отражение, чтобы доказать это! Вот почему в последнее время он старается не смотреться в зеркало. Физические черты – да, но до своего смертного часа он будет отрицать всякое сходство характеров. Одна мысль о том, что он хоть в чем-то похож на того человека… нет, никогда! Ни за что! Он запятнает себя позором, но его позор – ничто по сравнению с той ценой, которую заплатит невинное существо. Нет, даже и вопроса не возникает о том, чтобы Кристофер перешел определенную черту. Ни за что, никогда.

Но эта черта очень далека. Он перевернулся на спину, заложил руки за голову, посмотрел на звезды, которые виднелись сквозь дыры в прохудившейся крыше. Он не может по-настоящему заниматься любовью с Тахирой, но есть другие удовольствия, которые они могут разделить без риска. Он хотел бы увидеть ее при свете дня. Он хотел бы увидеть, как солнечный, а не лунный свет ласкает ее кожу, увидеть, светлеют или темнеют при свете ее большие миндалевидные глаза, какого цвета ее полные чувственные губы – вишневого или темно-розового… Все его мечты столь же невозможны, сколь и завершение их страсти, но в том, что он помечтает о том и другом, вреда нет.

Переодевание к званому ужину, который устраивала жена наследника престола, было долгим и сложным ритуалом, для которого обычно требовалось не меньше двух рабынь. Но сегодня, после того как перед ней разложили выбранный ею наряд, Тахира отпустила служанок. Она предпочитала остаться наедине со своими мыслями.

Мама любила яркие цвета: красный, желтый и синий, а Тахира предпочитала простые белые сорочки. По словам мамы, в прежние времена такие сорочки шились с разрезом до талии, но в последнее время женщины оценили искусство скрывать свои прелести. Мама смеялась над Тахирой, видя ее смущение, щипала ее за щеку и обещала: она объяснит это и многое другое, когда дочка подрастет. Ей так и не пришлось ничего объяснять – как и делать многое другое. Сорочка Тахиры скромно застегивалась на шее. Глядя на себя в зеркало, она отчетливо видела грудь, просвечивающую сквозь тонкую ткань. Темные соски распирали материю, словно напрашиваясь на ласку. Вчера ночью, когда Кристофер ласкал ее и взял сосок в рот, собственная реакция поразила ее. Вспоминая об этом сейчас, она ощутила отголосок той теплоты и сладости, какие испытала, когда она таяла в его объятиях. И его реакция тоже не оставляла сомнений в том, что он находил ее прелести соблазнительными. Ее считали красавицей – как, впрочем, и всех аравийских принцесс. Сестры тоже уверяли, что она красива, но сестры смотрели на нее любящими глазами. Во всяком случае, красота, настоящая или вымышленная, – сомнительное достоинство, как считала Тахира. Ее тело – товар, предназначенный для торга; с его помощью она приобретет мужа, который должен получать удовольствие, исполняя супружеский долг, – пока она ему не надоест. Но это не такое приобретение, которое доставит какое-то удовольствие ей.